Василий Аксёнов - Весна в Ялани

– Вот чё уж верно, так уж верно, – соглашается Винокур. – Мою так вовсе.

Выстрелил кто-то где-то. Пометалось окрест эхо.

– Уже стреляют.

– А им чё.

– На Бобровке, – говорит Коля.

– Уток, – говорит Винокур. – Прилетели.

– Гриша, наверное, остяк, – предполагает Коля.

– Кому ещё-то, – говорит Винокур.

– Другой ли Гриша – Фоминых.

– Вышел на пенсию – может, и Фоминых. Чем-то заняться надо мужику. По лесу бродит да стреляет.

– Провиант нынче дорогой – много не настреляешь, – говорит Коля.

– Ему на чё больше и тратиться, как не на это, – говорит Винокур. – Живёт один… Собаки только.

Самолёт загудел. Летит где-то.

Рукой по карману штанов опять хлопая, словно собаку к себе подзывая, смотрит на Колю Винокур.

– Не могу, – говорит Коля. С печалью в голосе, но твёрдо.

– А чё так?! – спрашивает Винокур. – Зарок дал Луше или как?

– Луша-то чё?

– И я так думаю.

– Не зарекался.

– Ну… дак а это? – искушает Винокур; ладонью гладит по карману.

– Разных делов поднакопилось, – говорит Коля.

– А-а, – говорит Винокур. Жилетка на нём серая, с многочисленными карманами. Мнук приезжал, дак подарил, ему она немодной стала. – Тогда понятно. Сбивать не стану с панталыку. Хотя работа-то – не волк…

– А так бы чё…

– Ну, дак а это…

– Да нет, не буду.

– По граммульке?

– Ещё и к матери идти…

– Святое дело.

– Ну.

– Не стану донимать.

Белый след на небе появился. Чертится с запада на восток. Крест получается. Андреевский . Прежний же с неба не снесло ещё, лишь покосило.

– Давно из лесу-то вернулся? – спрашивает Винокур.

– Позавчерась, – отвечает Коля.

– Не видно было.

– Ну, я это…

– А я пойду, маленько дёрну, – говорит Винокур. И спрашивает, пританцовывая: – Плетиков дома?

– Я не видел.

– То одному-то… С ним уж давненько не встречались. Песни-то пели вчерась, слышал? – спрашивает Винокур.

– Слышал, – отвечает Коля.

– Дак это мы.

– Я догадался.

– Тока под утро с ним расстались. Луша не плакала?

– Навзрыд.

– Жалестно так, дак и заплачешь… Гы-гы, гы-гы… Ну, я почапал… Таисья дома, дак попрёт, – говорит Винокур.

– Попрёт, – соглашается Коля.

– Не горе, не беда… С весёлых начали, потом уж… тоска взяла нас, одолела. А одному мне будет много. И не открыть я не смогу, купил-то если…

– Да я… это…

– Купил, дак как, скажи, не распечатать? На стол поставить – и смотреть?.. Ага. Не горе, не беда… А не допить я не смогу, если открою… Не получается так, не выходит. Таисью надо обхитрить. На пару с другом как-нибудь обманем, и тот с похмелья – чё-нибудь придумат… Из дому, может, как-то выманю?.. Там духота. А на полянке – красота. Ну, здря ты, Коля.

– Я бы…

– Ладно.

Ушёл Винокур.

Как на шарнирах.

Воротами плетиковского дома вскоре хлопнул. Тихо пока – Таисья не шумит. Было бы слышно – голосистая .

Сидит Коля. На лавочке. У палисадника. А в палисаднике…

Растения .

Щебечут птицы.

Через улицу, наискосок, в огороде, лесник, Владимир Нестеров, ополовиненный зарод перемётывает в стог. Трудятся вместе с ним три деушки , его дочери. Володя в камуфляжном костюме, с закинутым на голову капюшоном, чтобы сенная труха за шиворот не сыпалась; девчонки – в белых платочках и в белых, как на подбор, мужских рубахах, выпущенных поверх штанов защитного цвета. Подскребают, поправляют.

Девчонки славные, Володе повезло.

Вспомнилось Коле, как они когда-то – он, мать и отец – ходили на покос. Как под берёзой, отдыхая, пили чай возле костра, на обустроенном отцом уютном таборе… как мать с отцом вели беседу.

Всгрустнулось Коле.

Теперь Коля в одиночку сено заготавливает, будто бобыль , – и на Лушиных овец, а тем немало сена надо в зиму, и на материну корову – та от неё избавиться никак не хочет. И никого не нанимает Коля. Вручную косит. Луша, конечно, помогает – грести, ворочать и метать.

Вроде и в теле, но… сноровистая.

Пришла Луша. Как она шла, Коля следил. Шла – как гусыня . Принесла – в одной авоське пять буханок хлеба, в другой – полсотни пачек папирос, два куска хозяйственного мыла и бутылку с постным маслом.

– Купила? – спрашивает Коля, хоть и видит, что купила.

– Купила, – отвечает Луша, хоть и знает, что он, Коля, видит, что она купила, а спрашивает для проформы . – Теперь закуришься – позеленешь – столько всоси в себя отравы.

Щёки у Луши раскраснелись. Глаза – как небо – голубые.