Валери Тонг Куонг: Простишь – не простишь

Он расправил подушки и уложил меня. Весело подмигнул.

– Вы с ним увидитесь, не сомневайся. Вам обоим это доктор прописал. Я не просто исполню твое желание, я поставлю на ноги больного. Он в тебе нуждается. Как только ты исчезла, твоя семья распалась. Лишняя, говоришь? Посторонняя? Ты хребет, опора, несущая конструкция всего здания. Без тебя твоя сестра, мама и зять перестали разговаривать друг с другом. Смотрят волком, едва кивают, разбегаются в разные стороны. Кто больше всех от этого страдает? Угадай! Послушай, что я тебе предложу. Я тоже привязался к этому мальчику. И он мне доверяет. Едва он появился у нас в больнице, все ожили: врачи, персонал, пациенты. Он всех очаровал, растормошил. Обаятельный, веселый. С охотой взялся за дело. Казалось, мигом поправится. Ан не тут-то было. Как только он понял, что тебя к нему не пускают, сник, потух. Каждый день требовал, чтобы ты пришла. Мать ему сказала, что ты уехала на раскопки, он не поверил. Помрачнел, занемог. Ни с кем не разговаривал, только со мной, да и то изредка. Не слушал никаких объяснений, часами глядел в одну точку, не смотрел телевизор, не включал музыку. Показывал всеми доступными способами, что ты ему необходима, что он тебя ждет. Переночуешь у меня, приведешь себя в порядок, а завтра к вечеру приезжай в больницу. Я тебя встречу и потихоньку проведу к нему в палату. Дежурные медсестры – люди хорошие, они нас не выдадут.

Поздно вечером мы с Густаво пробирались по территории закрытой уже больницы. Неслышно вошли на цыпочках, будто воры, крадучись поднялись по лестнице, поскреблись в дверь палаты.

– Кто там? – спросил слабенький голосок.

Услышав его, я затрепетала от счастья.

– Сюрприз! – Сократ заглянул внутрь. – Я же тебе обещал. Только это секрет, мы договорились, помнишь?

– Да, – прошептал Мило.

Густаво отошел, пропустил меня.

Любимый мой мальчик! Я не видела тебя целую вечность: годы, столетия…

Мило широко раскрыл глаза от изумления, залепетал, заикаясь:

– Ма… Ма… Ма… Марго!

Не знаю, кто из нас двоих, нет, троих, был больше взволнован и рад.

– Вот, дружок, принес тебе запас горючего, – пошутил Сократ. – Расходуй его с умом, понемногу.

Мило улыбнулся, выпрямился, протянул ко мне руки. Я бросилась к нему, хотела обнять, но Густаво со смехом остановил меня:

– С этого юноши довольно травм! Не покалечь его снова.

Я отпрянула, будто меня ударили.

– Мило, голубчик, прости! Из-за меня ты попал в эту передрягу, так намучился, так устал…

Он решительно покачал головой: «Нет! Нет! Ты не виновата!»

Сократ был в восторге:

– Мгновенный терапевтический эффект! До сих пор Мило не мог повернуть голову ни вправо, ни влево. Руки у него почти не двигались. Маргерит, ты лучшее лекарство! Но мы на этом не остановимся. Кто за то, чтобы отправиться в путешествие? Прогуляемся, а?

Он исчез и через мгновение вернулся с изящной инвалидной коляской. Мы с Мило все-таки обнялись и не могли оторваться друг от друга.

– Карета подана, мсье!

Густаво говорил с мягким бразильским акцентом, из него получился комичный и трогательный слуга. Он осторожно усадил Мило в коляску, тщательно укрыл одеялами, заботливо обмотал своим шарфом худую хрупкую шейку.

По коридору прошла медсестра с тележкой. Она заговорщицки нам подмигнула. Мы спустились на грузовом лифте.

– Полезно подышать свежим воздухом, – с важностью сообщил Сократ.

Он повез коляску, я схватила моего мальчика за руку, крепко сжала ее. Мило повернулся ко мне и лучезарно улыбнулся.

В тот вечер мы всего лишь объехали вокруг корпуса. Вдыхали ночную свежесть, любовались звездами и деревьями. Слушали странный шорох и хруст, как когда-то летом в саду, куда мы вот так же пробирались тайком.

В дальнейшем, если было не слишком холодно, наши прогулки удлинялись. Мы углублялись в парк. Мило гладил кору вязов, я гладила его по голове.

Там, под звездным небом я рассказала, что всех обманывала, что никакой я не археолог и нет у меня высшего образования. Объяснила, что мне и самой было стыдно, но я не могла остановиться, не знала как. Поэтому и отвлекла его от занятий, поэтому и случилась беда. Обещала, что все ему потом объясню, отвечу на все вопросы.

Он слушал меня внимательно, сосредоточенно.

Помнишь нашу игру?

Простишь – не простишь.

После каждой прогулки Сократ нас фотографировал и помещал фотографии в «Твиттер». День, когда Мило пошел сам. День, когда он правильно взял вилку. День, когда он поплыл в бассейне. День, когда он играл в мяч. Успехи неуклонно множились. Мило засыпал раскрасневшийся, счастливый. Я целовала его тысячу раз. Густаво сравнивал фотографии с предыдущими и шутил, потом объявлял, что пора прощаться: