Валери Тонг Куонг - Простишь – не простишь

В палату вернулись Селеста и Жанна. Я подхватил плащ и с ними распрощался. Сказал, что мне нужно срочно уладить дела со страховой компанией, а сам бросился домой к компьютеру.

Доктор Начева во время первой беседы строго-настрого запретила искать сведения о черепно-мозговых травмах в Интернете.

– Там вы найдете массу ненужной информации, непроверенной и недостоверной. Не сможете отсеять лишнее, вы ведь не специалисты, к тому же каждый случай уникален. Только напрасно встревожитесь и напугаетесь. Постарайтесь нам довериться, так будет лучше для всех.

До сих пор я свято следовал всем ее предписаниям. Как последний дурак, хотел быть хорошим послушным мальчиком, выказывал уважение человеку в белом халате, «не навреди» и все такое… Однако зловещие слова старшей сестры смели все преграды и предрассудки. Пардон, мадемуазель Начева, я должен знать правду и узнаю ее немедленно. Вам не следовало ничего от меня скрывать. Неясность порождает сомнения, а те невыносимо терзают, изматывают. Ведь для меня это не пациент NN, не случай из практики, не эпикриз, не пометка в медицинской карте. Это мой единственный сын! Я весь извелся, измаялся. Чувствую неведомую угрозу, а вы молчите. Не могу больше ждать и терпеть. Подавайте сейчас же неприкрытую истину, самую страшную, жестокую, неприглядную! Я стерплю. Все последствия беру на себя.

Вот она! Нашлась по первой же ссылке.

« После серьезной черепно-мозговой травмы ребенок теряет многие навыки и способности, причем они восстанавливаются не всегда и не полностью. Особенно опасны повреждения фронтальной области мозга. Лобные доли продолжают развиваться до позднего подросткового возраста, поэтому дефицит исполнительных функций, вызванный травмой, не сразу привлекает внимание… Зачастую основные осложнения после черепно-мозговых травм у детей проявляются через значительный промежуток времени, когда возрастают нагрузки и ожидания окружающих. Ухудшается общее состояние, память, затруднено понимание, восприятие….Чем младше ребенок, тем необратимее последствия. Хотя опорно-двигательный аппарат у детей восстанавливается легче, чем у взрослых, их мозговая деятельность куда уязвимей. Трудно предугадать и диагностировать все возможные нарушения. Освоение школьной программы для детей, перенесших травму, порой непосильная задача».

Вот она, правда-истина.

Селеста права: не стоило верить успокоительному вранью врачей и радоваться раньше времени.

Видимость обманчива.

Настоящие проблемы у нас начнутся позже. Пришла беда. Последствия необратимы.

Мило, мы прожили вместе двенадцать счастливых безоблачных лет. Я помню каждый день, каждый час, начиная с самой первой секунды, когда ты появился на свет и спас меня и маму. Вытащил нас из зыбучих песков, из трясины. После ужасной потери мы не жили, а механически существовали, будто роботы. Только чувство долга мешало нам свести счеты с жизнью. Селеста по инерции поддерживала мать и сестру, а я заботился о Селесте, ведь, кроме нее, у меня никого не было. Если бы не тяжкие утомительные обязанности, мы бы не выстояли.

Жизнь чудесна и непредсказуема. Сначала нам было отказано в ребенке. Пришлось вымаливать, выпрашивать. Сколько обследований мы прошли, сколько выпили лекарств, сделали уколов, прежде чем Селеста впервые забеременела. Первенца мы потеряли. Однако два года спустя жизнь преподнесла нам подарок нежданно-негаданно. Единственное за все это время соитие оказалось судьбоносным. Я долго не мог приблизиться к жене, чье тело стало могилой младенца. Не смог овладеть и ее сестрой. В то раннее утро, пьяный от стыда и отчаяния, в гневе на собственное бессилие, в нелепой жажде отыграться я пришел к Селесте. О чудо! Сам не зная как, я наконец-то изверг долгожданное семя. Из него вырос наш сын, залог прекрасного будущего.

Мило, родной, ты принес нам утешение и прощение всех грехов. Наша жизнь коренным образом изменилась, когда ты вышел из утробы живой и невредимый. Я сразу взял тебя на руки, приложил к маминой груди. Я целовал тебя в мягкий животик, смеясь и обливаясь слезами. Я тебя искупал, спеленал, убаюкал, уложил в кроватку. Прикорнул рядом с мамой, и мы погрузились в безмятежный глубокий сон после стольких мучительных бессонных ночей…

Только лучшие воспоминания. Ты наше счастье, Мило! Всегда веселый, покладистый, кроткий. Хотя я постоянно заставлял тебя заниматься, вздохнуть не давал. Увеличивал нагрузку до невозможности, удваивал школьное задание. С раннего детства внушал, что образование – дело серьезное. Тебе не исполнилось и шести, а ты уже занимался английским, и распорядок дня у тебя был насыщеннее, чем у иного министра. Ни минуты праздности. Любой бы на твоем месте взбунтовался, а ты лишь иногда ворчал и все равно получал за малейшее возражение или жалобу. Я злился, выходил из себя. Как мне стыдно теперь, как стыдно, что набросился на тебя в то утро! Если бы ты знал!