Валери Тонг Куонг - Простишь – не простишь

Я знала, что она просто щадит меня, не признается, что все это – полный бред. Я и сама понимала, что потихоньку схожу с ума.

– Ты права, мама, китайская грамота.

Она устроилась ассистенткой логопеда на полставки, после работы мчалась за покупками, прибегала к нам, готовила ужин и дожидалась возвращения Лино.

Она не говорила мне, как другие:

– Нужно жить дальше, чем-то заняться, почаще выходить из дома.

Не говорила:

– Нельзя себя запускать: нарядись, причешись, подкрасься.

Мама просто меня поддерживала, все терпела, все принимала.

На выходные из интерната возвращалась Маргерит. Мы втроем сидели на диване: мама – справа от меня, Марго – слева. А Лино – напротив нас в огромном кожаном кресле.

Время от времени муж отлучался. Мама возводила глаза к потолку и протяжно вздыхала, давая понять, что в курсе всем известной проблемы. Я делала вид, что не понимаю ее намеков. Слушала болтовню Маргерит. Мне казалось, что она многое приукрашивает, но, вероятно, я напрасно подозревала ее во лжи. Это в моем мрачном унылом мире не происходило ничего яркого, интересного.

Сестра каждый раз умоляла, чтобы ей позволили у нас переночевать. Маму ее назойливость выводила из терпения.

– Селеста, ну пожалуйста!

– Маргерит, хватит напрашиваться, ты всем здесь мешаешь! И так уже оставалась у Селесты в прошлые выходные и в позапрошлые. Имей совесть! Ты уже взрослая, в конце концов.

– Мама, я прошу не тебя, а Селесту. Можно еще разочек, сестренка, а?

Я помнила ее маленькой. С короткими толстыми косичками. Или растрепанной. Посреди ночи она прибегала, забивалась под одеяло, дрожа приникала ко мне. Мое оледеневшее сердце вдруг таяло.

– Ладно.

Знаешь, где спала Маргерит, Мило?

В твоей комнате. В детской. После несчастья Лино содрал со стен голубые обои, скатал большой ковер со звездами, разобрал кроватку с решетчатыми бортиками и вынес ее на помойку. Комната стала прежней: беленые стены, покрытый лаком паркет, зеркало над камином, дешевая репродукция в углу.

Поверишь ли, я и сейчас иногда со страхом заглядываю к тебе. А вдруг двенадцать счастливых лет мне приснились? Что, если ты не существуешь, просто мне пригрезился, потому что я окончательно спятила? Нет, слава богу, ты есть, ты лучезарно улыбаешься со всех фотографий, отражений моего веселого ненаглядного сыночка. Это твоя комната. Несомненно. Радостный кавардак.

Уже давно, с тех пор, как ты со мной, я в здравом уме и в твердой памяти. В черной ночи отчаяния нежданно вспыхнула звездочка. Зародилась жизнь, хотя наши судорожные объятия в то утро ничего не сулили.

Сначала я решила, что больна. Потом – что менопауза началась раньше времени. Но врач уверенно сказал:

– Вы уже на пятом месяце, мадам, поздравляю! И мужа от меня поздравьте.

Нам бы переехать, чтобы ты рос в совсем другой комнате, никак не связанной с мрачным прошлым. Но мы так боялись сглазить… Особенно я. Ведь вскрытие ничего не объяснило. Никакие исследования, пробы, анализы не помогли. Плацента в норме, пуповина тоже. Ни врожденных патологий, ни внешних повреждений.

Мать виновата, кто же еще?

Неужели теперь я вновь накликала беду?

Тогда я решила, что не подвергну тебя ни малейшей опасности. Спрячусь от злой судьбы, закроюсь на семь засовов. Ни за что не выйду из дома, из квартиры, из моей спальни. Даже из постели не вылезу. Гинеколог отнесся к моим причудам с пониманием.

– Лежите себе на здоровье, если вам так спокойней. Правда, риска нет ни малейшего. Несчастье не повторится!

Не повторится, как же! Беда пришла опять. Вы правы, доктор, она пришла не сразу. Вы правы, доктор, не та беда, другая. Однако снова мать виновата, кто же еще?

Ведь ты, Мило, хотел собрать для меня букет…

– Селеста! Я тебя зову-зову, а ты не слышишь…

Я вздрогнула.

Маргерит теребила меня за рукав. Вместо яркого красно-белого платья на ней были обычные джинсы и скромная синяя клетчатая рубашка. Такой красавице все к лицу.

– Мама велела прийти не раньше полудня. Она давно ушла, да? Прежде я ее встречала в холле, а сегодня – нет…

Они сменяли друг друга. Сестры думали, что бабушка и тетя приходят по очереди, чтобы мы никогда не оставались одни, без помощи. Восхищались: надо же, какая дружная семья! Семья, конечно, дружная, однако причина несколько иная. Мама, как всегда, не желала видеть младшую дочь. На этот раз – под благовидным предлогом: четкий график дежурств у постели больного.

Не понимаю, как можно постоянно третировать собственного ребенка? Когда Маргерит была маленькой, я пыталась усовестить маму. Мне было невыносимо стыдно. Меня она любила всей душой, а младшую с трудом терпела.