Владимир Бартол - Против часовой стрелки

— Учтите, мы очень близко друг к другу. Плеснете — на вас тоже попадет. И если в пузырьке действительно соляная кислота, я вас ударю по рукам. Ясно? — сказал я громко и с гневным спокойствием.

— Хорошо, что предупредили, — заметил парень рядом со мной. — Будем осторожны. Впрочем, мы это предвидели.

Машина резко свернула влево и остановилась перед каким-то низеньким строением. Двое спереди сразу вышли. Предусмотрительно пятясь задом, медленно вылез мой сосед.

— Выходите!

Когда я выбрался из машины, все трое обступили меня, соблюдая, однако, безопасную дистанцию. Двое из них высокие, крепкие парни. Они отлично понимали, что во мне может взыграть воинственность, когда я обеими ногами ступлю на землю.

— Сюда!

Приземистая, полуразрушенная постройка, бывший хлев или что-то в этом роде. Меня даже взяло любопытство. Медленно шел я к входу с прислоненной дверью. Хлопнула дверца автомобиля — это третий, младший. Парни шли за мной. Темень.

— Направо!

Помещение побольше и не столь темное — откуда-то проникал тусклый свет.

— Вперед!

Чья-то рука подтолкнула меня сзади. Я невольно полуобернулся, но тут кто-то наскочил на меня сбоку, я сбился с шага, споткнулся обо что-то мягкое — согнувшегося в три погибели человека, в царившем здесь полумраке я его не заметил, и полетел через него наземь. Все бросились на меня. Я замахал обеими руками, задел чью-то лохматую голову, множество рук вцепилось в меня, хватали за руки и за ноги; пыхтение и тихие ругательства. Я пытался оторваться от земли, но мы все куда-то покатились, на меня навалилось тяжелое тело, руки мне завели за спину, я не мог установить, сколько было этих чужих рук, это был многорукий полип; я почувствовал на своих руках веревку, удар по голове, из глаз посыпались искры, на голову мне кинули мешок и поволокли по земле, еще крепче затягивая на руках веревку. Потом меня подняли, посадили на какое-то твердое, тяжелое сиденье, привязали к спинке, веревка спустилась на ноги, туго обвилась вокруг них, и тут кто-то прошипел:

— Силен, черт!

С меня сняли мешок. Все делалось по заранее разработанному плану, поэтому меня ничуть не удивила картина, открывшаяся мне в свете двух или трех тусклых лампочек. На большом грязном нетесаном столе, дымя только что прикуренными сигаретами, сидели трое молодых ребят в свитерах. Глаза их были прикованы ко мне. Рядом — несколько бутылок и стаканов. Справа от меня, небрежно прислонясь к приставной лестнице без нижних перекладин, стоял огромный детина в черной кожанке. Слева на ящике, буквально утонув в своей нейлоновой куртке с меховым воротником, сидел парнишка, что вел машину. На полу валялись кирпичи и мусор. Пахло плесенью. Молчаливая пятерка. Я был привязан к большому массивному креслу.

— Что все это значит? — спросил я и тут же почувствовал боль в шее.

Никакого ответа. Незнакомые лица. Хмурые, серьезные и такие молодые! Двое из тех, что сидели на столе, просто красавцы. У парнишки на ящике нос великоват. Тот, что у лестницы, настоящий атлет. Он, конечно, знает свою силу. Прекрасно продуманный полукруг. Тот маленький был в кафе, за соседним столиком. Стало быть, они за мной следили. И когда мы шли с Амоном, несколько раз проезжала мимо машина. Тщательно подготовленная операция. Левый из троих на столе стряхнул на пол пепел, сделал глубокую затяжку и, вдыхая дым вместе со словами, медленно проговорил:

— Берк, ты знаешь кого-нибудь из нас?

Он мне «тыкал».

— Полагаю, что вопросы задавать должен я, — ответил я.

— Полагаешь. Скоро ты увидишь, что все пойдет не так, как ты, Берк, полагаешь. Знаешь кого-нибудь из нас?

Они и в самом деле уделили мне много внимания.

— Прежде всего я не помню, с каких пор мы на «ты».

Помещение пересекали пучки выбившегося откуда-то света.

— Не будь педантом. Кого ты знаешь?

Я не вправе их разочаровывать.

— В отдельности никого. Однако ж шпана вроде вас мне хорошо знакома.

Короткий смешок маленького. Молчание.

— Садись, Берк, двойка. Тереза, дай-ка ему одну горяченькую.

Тот, что стоял у лестницы, не спеша подошел ко мне. Из моих глаз посыпались искры. Крепкая рука. Я смотрел на того, кого называли Терезой. Держался он скорее смешно.

— Это и впрямь геройство, — сказал я и покачал головой.

Во всем, что здесь происходило, была какая-то предрешенность, какая бывает в сказках.

— Геройство отжило свой век, — сказал левый из троих на столе. — Геройство — это для шизиков. — Он выдохнул дым и продолжал: Знаешь кого-нибудь из нас, Берк? Погляди хорошенько. Только смотри, думай о своем здоровье, прежде чем рот открыть.