Вячеслав Миронов - День курсанта

Бежим. Снова бег. Какая сволочь здесь корни деревьев подсунула? Зачем здесь эти корни? В темноте их не видно. И спотыкаешься о них.

Сколько еще бежали — знают только ноги. Они уже не передвигаются. Носки сапог не поднимаются, они, кажется, волочатся.

— Шире шаг! Не растягиваться! Сомкнуть строй! Повысить бдительность! Место предполагаемой засады!

— Шире шаг! Шире шаг!

Да, пошел ты, Зема, со своим «шире шаг»! Так и хочется сдохнуть! Как Пинькину, заколоться ножом. И катись все — провались! Или тебя, ротный заколоть. Длинным — коли! Коротким — бей!

— Шагом! Марш!

Не сразу поверили этой команде. Шагом! Мы можем, умеем ходить шагом! А не бегать! Показались огни. Это же Ягуновка, чуть в стороне, а вот и площадки с техникой! Мы дошли! Мы пришли! Мы прибежали, мать его! Мы сумели!

Триста метров до столовой мы дошли. Перед столовой солдатской горел тусклым светом одинокий фонарь. Построились. Посчитались.

Подошли отставшие. Отдали Пинькину его барахло.

— Пенек! Обратно с полигона, ты впереди меня побежишь, я штык-ножом тебе в зад буду колоть. Не поможет — загоню лезвие в анус с проворотом!

Ужин! Мы пропустили все сроки. И нам досталась какая-то похлебка. В котелки, полные солидола, бухнули мутную жижу. Мне попалось несколько волокон вареного лука. Я подумал, что это была луковая похлебка. Кому-то часть капустного листа. Он полагал, что это были щи. А кому-то — половина картофелины. Этот счастливчик полагал, что был картофельный супчик.

Торопливо хлебая это теплое варево из своих котелков, мы вкушали пищу богов. Ничего вкуснее в жизни ни до, ни после никто из нас не ел. Говорят, что французы — великие кулинары. Не пробовал, но искренне считаю, что тот суп после первого в жизни марш-броска, лучше всей французской кухни!

Оружие — в ящики возле дневального. Вечерняя поверка. Да, кто сейчас в самоход уйдет?! Спать!

Упали в палатки. Шинель из скатки, поверх одеяла, ноги гудят. Спать! Что снится после такого марш-броска? Ничего. Только закрыл глаза и, кажется, сразу команда:

— Рота, подъем! Выходи строиться на утреннюю зарядку! Форма одежды номер два!

— Какая, в гризду, зарядка!

— Какая вторая форма!

— Голый торс!

— Они, что, уху ели с утра?

— Я сдохну сейчас, не дожидаясь зарядки!

— Сапоги!!!

Мокрые, грязные сапоги за ночь не высохли, но замерзли, скукожились, носки задрались вверх, портянки, обмотанные вокруг голенищ, замерзли. Кое-как намотав портянки, затолкав ноги в сапоги, построились.

На траве был иней.

Зарядку проводил командир роты. Снова в спортивных трусах, кроссовках, по пояс голый. Если мы зябко поеживались, Зема, приплясывал на месте, боксировал с тенью. Все тело болит после вчерашнего, но появляется злость. Злость на всех и вся. На ротного. На личный состав. На себя. Какого хрена я тут делаю? Для чего? Вот так прожить всю жизнь? Зачем? Да, отец военный, но не думал, что он также страдал фигней!

Зачем?

После пробежки до шоссе вспомнилось, что когда привезли на полигон на абитуру, еще удивился, вдоль дороги были три вытоптанных глубоких колеи. Не мог понять, что такое. А, потом сообразил, когда сам бегать начал, что это следы от колонны по трое. Не зарастет эта колея через много лет.

Пробежка. Отжимание. Приседание. Снова пробежка. Когда прибежали в лагерь, то от нас уже валил пар, пот тек. Сапоги размялись, снова мягкие. Мокрые, тяжелые, но мягкие.

Грязь. Грязь повсюду. Грязь и вода в лужах. Вода и грязь. Только на траве чисто. Чисто и мокро. Сыро. Сыро везде. И всегда. Мокрая палатка. Влажная постель. Сапоги по пуду массой. Одежда пропитывается влагой. Сапоги состоят из воды. Ученые рассказывают нам сказки, что мы на 80 % состоим из воды. А наши сапоги, пожалуй, на все 98 %. А голенища сапог и подошва — лишь оболочка, чтобы удерживать эту воду.

Пища — то же самое, что и на КМБ. Мы были рады этому, как собака палке. Ели из котелков. Тех самых, что не обтерли от солидола. Химический привкус от смазки перебивал весь отвратительный вкус еды, от этого она становилась более омерзительной.

Занятия. Перво-наперво — это тактика!

Преподаватель — полковник Чехоев. Любимая фраза: «Кто любит тактику — ездит на белой «Волге». Кто не любит тактику — ездит на ишаке!» И после каждого предложения для связки предложений и мыслей он постоянно вставлял слово «блядь»!

И еще было у него любимое словечко «чама». Иногда было и производное «чамко». Что оно означает, никто не знал. В училище были две версии. Первая, что «чама» — это производное от «чмо». Была другая, более оригинальная и менее оскорбительная, что Чехоев — осетин, и «чама» в переводе с осетинского — «воин». Никто не знал. Никто не спрашивал у грозного полковника, и все тешили себя мыслью о второй версии.