Любовь Овсянникова - Аферистка

— Из-за необходимости скрывать свое имя вы не можете начать ее поиски… — тихо произнесла Татьяна.

— Именно так. Не имеем права ради своего родительского эгоизма навлекать на нее опасность, — говорил Игорь Свиридович.

— Сложная ситуация… — сказала Татьяна. Игорь Свиридович кивнул и шумно вздохнул, неловким движением вытирая казавшиеся сухими глаза. — Вам нельзя волноваться, — забеспокоилась она. — Пожалуйста, давайте закончим этот разговор. Позже продолжим.

— Да я ведь и позже тоже буду волноваться, — Игорь Свиридович улыбнулся. — А теперь ты — мой счастливо обретенный, неожиданный внебрачный ребенок — находишься рядом, ты взяла нас под свое крыло, а другая моя дочь неизвестно где. Может, где-то мыкается в горе-несчастье, одна… Любовь Петровна, если только узнает эту правду, не простит мне. Но это полбеды. Главное, что она сама изведется до смерти.

Татьяна посмотрела на него, будто впервые увидела. Да, он обычный человек, из плоти и крови, ему болит то, что и другим. И он разрывается между давнишним желанием найти родного ребенка и страхом, что раскрытием своего настоящего имени, без чего обойтись не удастся, подвергнет всех опасности: жену, себя и дочь. Ведь были очень веские основания изменять имя.

Это же пытка, с этим нельзя жить, он не выдержит! И только по ее, Татьяны, вине — потому что солгать для себя ей было не стыдно, а быть аферисткой и лгуньей в глазах родного отца она не хотела. Здесь всему помеха одна — ее двуликая честность. И Татьяна решилась.

— Отец, родной, вы не дослушали. Я молодец, так как нашла вас… с мамой.

— Как? — Игорь Свиридович побледнел. — Что ты сказала? — и Татьяна по-настоящему испугалась.

— Держаться! — прикрикнула она. — Мы еще на фронте! — продолжила шутливо, увидев, что отец потянулся к чашке с водой, отпил глоток.

Но вот он овладел собой.

— О чем ты говоришь? — он поднял на нее умоляющий взгляд, как на икону.

— Я Уля, отец. Я с вами теперь.

— А Таня же где? — растерянно спросил окончательно сбитый с толку Игорь Свиридович, не желая терять ни капли счастья, будто эта девушка обязана была знать все обо всех.

Но ведь она так много и хорошо рассказывала о Татьяне! Она дала понять, что знает о ней все, о ее матери, месте и дате рождения. Значит, должна сказать правду до конца.

— Что же, в моем шкафу тоже есть свои скелеты, — сказала она, нервно улыбаясь. — Я присвоила Татьянино имя. Вынуждена была так сделать. Теперь вы извините меня. Таня погибла в той аварии, после которой я приехала к вам лечиться. Она лежит на славгородском кладбище под коротким именем — Галина. Слушайте, как все было, — и она долго рассказывала ему о себе, о том, как догадалась, что ее кто-то ведет по жизни.

Она говорила, что это началось тогда, когда у нее украли деньги и документы и на ее горизонте возник Вячеслав Емельянович Бурцев, военнослужащий, генерал, предложивший в связи с этим изменить фамилию.

— Это был две тысячи первый год? — переспросил Игорь Свиридович. — Молодцы ребята! Как раз я попал в водоворот боевых действий и стал персоной, особенно опасной для своих родных. Вот они и позаботились о новом имени для тебя, чтобы тебя ничто не связывало со мной, чтобы тебя обезопасить.

— Да, я всего, конечно, не понимала, но то, что этот мужчина появился не случайно, со временем сообразила. Нет, кража документов была настоящей, и я теперь знаю, кто ее совершил. Но также мне было понятно, что Вячеслав Емельянович Бурцев все равно появился бы в моей судьбе, независимо ни от чего. Это просто чудо, что ему так помогла та кража. А потом обнаружился и мамин дядя Георгий Аполлонович Финтиктиков.

— Вон как? — воскликнул Игорь Свиридович, немного уже успокоенный.

— Он-то мне все и рассказал.

— Что именно? Я ведь ничего не знаю!

— Когда с него потребовали выкуп за вас, он сразу согласился его дать и начал разрабатывать план операции, как это сделать. Но вы с мамой успели бежать из плена, и бандиты не смогли представить ему доказательства, что вы живы. Тогда все и решили, что вы погибли, а бандиты просто хотят использовать факт вашего исчезновения для шантажа. Конечно, ни о каком выкупе после этого речь идти не могла. Но бандиты, почувствовав большие деньги, от дяди уже не отставали, и он вынужден был скрываться в эмиграции. А вслед за тем, не выдержав нажима горя, одна за другой умерли мои бабушки, и меня сдали в интернат. Через своих знакомых дядя опекал меня, но очень осторожно.

— А сейчас он где?