Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

— Береги себя, Карел! — уговаривал он Казду десять раз в день.

И не зря: Казда постоянно болел. Во время оккупации кто-то донес в гестапо, что он слушает заграничное радио, и этого апатичного добряка с грустным выражением лица и мешочками под глазами уволокли в тюрьму прямо от хрипящего радиоприемника. Вернулся он физически надломленный, вокруг запавшего рта легла горькая складка, прозрачные уши оттопырились. Мизина, заменявший его на посту главного бухгалтера, скромно отступил на свое прежнее место. Сколько ночей ему не спалось после этого! «Я сберег для него должность, — любил рассказывать он. — Знали бы вы, сколько было возни с гестапо. Несчастный Карел! Моя жена чуть с ума не сошла. Но господа нацисты не добились от меня ни словечка !»

Мизина стоит у распахнутого окна и нежится на солнце. В «аквариум» врывается холодный предвесенний ветер.

— Эх, солнышко! — вкусно потягиваясь, говорит Мизина. — Помнишь Италию, Карел! Солнце! Солнышко! Опять меня тянет побродить с мольбертом. Обязательно поброжу!

На протяжении своей достойной жизни дядюшка переменил несколько увлечений: был членом кружка барабанщиков и мандолинистов, подвизался в любительских спектаклях, особенно отличаясь в любовных ролях. Живопись была его последним коньком. За несколько лет он намалевал множество картин, вызывавших у многочисленной родни столь же почтительные, сколь и фальшивые восторги. На этих полотнах кроваво алел карминовый закат и высились острые скалы в пене прибоя; много раз была скопирована на полотне открытка с видом острова Капри, куда дядюшка когда-то совершил свадебное путешествие. Ах, Капри!..

— Этот воздух сведет меня в могилу! — бормочет Казда, не поднимая взгляда. — Врач меня предупреждал, Индржих! Подумай же о моем здоровье, прошу тебя.

— Что за шарлатаны эти врачи! Не знает, как лечить, и прописывает соду или спертый воздух! А я убежден, что тебе нужен свежий. Чувствуешь, пахнет весной? Воздух как мед, а?

Мизина шагает по ковру, расхваливая целительное действие свежего воздуха. Что против него всяческие лекарства и выдумки врачей! Он живо жестикулирует, не обращая внимания на друга, который хрипит и тяжело дышит над ведомостью, подавленный потоком дружеского красноречия. Прозрачные уши Казды вздрагивают.

— Да нет же, нет! — хрипло протестует он наконец, сердится и стучит морщинистым кулаком по столу. — Закрой, пожалуйста! — Казда вытирает взмокший лоб, прерывисто дышит.

Мизина быстро закрывает окно и обращает на друга обиженный взгляд, сделав вид, что уязвлен до глубины души. Он стоит за столом и пристально смотрит на поникшего Казду. Напряженная пауза.

— Так, так, Карел, — грустно кивнув и проникновенно понизив голос, говорит Мизина. — Приказывай, пожалуйста. Ты здесь начальник, не я.

— Да что ты, Индржих! Я совсем не потому, что я начальник! — огорченно возражает Казда, покачав головой. — Я не хотел тебя обидеть… Я только потому, что… ведь такой холодный воздух… — Он смущенно глядит на обиженного Мизину и делает шаг к примирению. — Ты же сам вчера жаловался, что у тебя першит в горле.

— Пхе, пустяки!

Дядюшка пружинистым шагом ходит по «аквариуму», останавливается у окна, глядит на мокрые крыши гаражей. Руки у него в карманах, весь он как натянутая тетива.

Минута безмолвного размышления.

— Но, конечно, если ты чувствуешь себя неважно… — говорит он после паузы.

— Ничего подобного! — восклицает Казда. — Я ни на что не жалуюсь.

— Я слишком люблю тебя, чтобы позволить тебе работать через силу, — прерывает его Мизина. — А здесь тебя готовы загнать, как лошадь. Какое бездушие! — Он поворачивается к приятелю, нежно кладет ему руку на плечо, но эта рука тяжела, как свинец. Казде кажется, что она пригибает его к столу. — Этого не нужно, старый друг. Ты сам должен следить за своим самочувствием. Если тебе хоть немного нездоровится, отправляйся домой и ложись. Я тебя тут заменю, можешь не беспокоиться. Работа не волк, в лес не убежит. Смерть с работой не считается, приходит и забирает человека.

— Ну, что ты! — Казда жмется под рукой Мизины и оглядывается с испуганным видом. — Дело-то ведь срочное, баланс надо закончить к пятому…

— Ну, ну, ну! Ничего, не умрут. Да и кто тебе сказал, что мы его не закончим?

Оба склоняются над бумагами и погружаются в тихий мир чисел. Мизина иногда поглядывает на сутулую фигуру своего друга, прислушивается к его сиплому дыханию. Сколько он еще протянет? С непритворной озабоченностью он задал этот вопрос врачу Казды, но тот только пожал плечами: «С астмой можно дожить и до глубокой старости. Но вот сердце у него плохое, склероз».