Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

Болезнь протекала очень тяжело, и только через три дня наступил перелом. С чем только не приходилось Бартошу бороться в эти дни! С болезнью, суеверием, собственной усталостью; он держал постоянную связь с доктором по телефону, по десять раз на дню надоедал ему, добывал лекарства… Это заметили даже в отделе, но ему все уже было безразлично. Бартош не стыдился забот о маленькой Маше, думал о ней постоянно, не стыдился уже и лихорадочного блеска своих глаз.

Эти немногие дни перевернули всю его жизнь, и он это понимал. Не могли не заметить этого и товарищи по комитету. Что с ним такое? Удивленно посмотрели на него, когда он отпрашивался с заседания парткома — по личному делу, товарищи, объяснил он, уже застегивая пальто, чтобы бежать в клинику. Отпустили охотно, чуть ли не помогли надеть пальто. Он отлично понимал их глубокое удивление. Как, Бартош, этот сухарь — и личное дело? Такого еще не бывало!

В клинике его ждали добрые вести. Маша быстро шла на поправку. Бартош вернулся в здание компании и застал еще весь комитет в сборе — заседание было в разгаре. Все притворились, будто не замечают его появления, только после заседания Мареда спросил:

— Ну как? Уладилось дело-то?

Тут Бартош не удержался и все рассказал. Излил свою душу этим близким людям, поведал обо всем, что его мучило, — о своем отношении к Марии Ландовой, о своей борьбе за нее, о болезни Машеньки… Товарищи не унизились до дешевых утешений — пробормотали несколько по-мужски ободряющих слов, пожали руку, кто-то хлопнул его по плечу.

Но с этого дня их отношение к нему стало меняться.

Бартош забросил свои записи, все педантичные привычки старого холостяка, свои прихоти — даже про свой желудок забыл. Просто перестал обращать на него внимание, и желудок послушно молчал. Не время сейчас для нервных срывов! Никогда еще не угнетало его так нелюдимое его логово. Все тянуло прочь отсюда, к людям. Теплыми августовскими вечерами он бродил по малостранским улочкам, захаживал даже в кино. Но сосредоточить мысли на содержании фильма не мог — переживал собственное приключение, полностью его поглотившее. Просто он жил! Приятель сообщил ему, что Маша уже совсем здорова. На другой день Бартош купил в игрушечном магазине нового, больше прежнего, медвежонка и через рассыльного послал девочке.

Однажды вечером, когда он уже собирался удирать из квартиры вдовы Барашковой, к нему явился неожиданный гость: Мареда, казначей парткома, просунул в дверь свою лысую голову.

— Шел вот мимо и говорю себе: загляни к нему, спроси, как поживает, — стесняясь, пустился Мареда в объяснения, но Бартош радостно вскочил, предложил стул.

Хотел даже наскрести чего-нибудь из своих скромных запасов натурального кофе, да Мареда решительно отказался: высокое давление не позволяет.

— Послушай, такой чудесный вечер, по-моему, просто грех торчать в комнате. А не вырваться ли нам да глотнуть свежего воздуха в наши канцелярские легкие, как думаешь, Бедржих ?

Можно ли было устоять перед таким предложением?

На другой день вышла на работу Мария Ландова — изнуренная недосыпанием и пережитыми волнениями, но с тихой радостью в глазах. Бартош не стал навязываться — и уловил ее пристыженный взгляд. После работы она задержала его, прошептала:

— Спасибо за все, за все… Машенька шлет привет, медвежонок очень ее порадовал…

Больше ничего не случилось — все покатилось по прежним рельсам.

Но потом снова начались свидания, новая борьба. Теперь, правда, в более мягкой и дружеской форме, но — борьба. Они сближались, не сознавая этого, — уже действовала привычка. Случались даже вечера, исполненные тихого согласия и мира, однако решающее слово все еще не было произнесено. Пропасть зияла между ними, и перешагнуть ее они пока не отваживались.

Сегодня, когда за спиной Бартоша щелкнула дверь «аквариума», он даже не оглянулся, знал: Мизина идет к нему. Так оно и было. Мизина, наклонившись, прошептал, явно не желая, чтоб его слышали другие:

— Не будешь ли так любезен, товарищ, зайти на пару слов?

Бартош поднял голову:

— По служебному делу или по личному?

— Да вроде по личному… но и…

— После конца работы — устраивает?

Мизина, заглядывая ему в глаза, поспешно кивнул и поскорее убрался в «аквариум», спасаясь от взглядов, которые ощущал спиной. Радуются, сволочи! — подумал он. Сколько сигарет он сегодня выкурил?

В четыре часа, когда за Главачеком и Врзаловой закрылась дверь, Бартош обратился к Марии: