Нафиса Хаджи - Сладкая горечь слез

Его имя — которое мама крайне неохотно назвала две недели назад — в телефонной книге уже само по себе было грандиозным совпадением. А уж если он окажется тем самым человеком, тогда история станет вовсе невероятной. Но я, как истинная христианка, не верила в совпадения.

Я все еще колебалась, не решаясь поднести палец к кнопке звонка. На пороге появилась женщина с коляской. Я придержала дверь. Женщина вышла на улицу, поблагодарив меня и одновременно что-то напевая своему малышу, а я все стояла, теперь уже у открытой двери. И, сдавшись, наконец вошла внутрь, пересекла холл и поднялась в лифте на нужный этаж. Перед дверью квартиры я опять застыла, уставившись в дверной глазок и досадуя, что он не работает в обе стороны. Из-за двери доносилась музыка — высокий женский голос пел на незнакомом языке. Я подняла руку и решительно постучала, но сердце мое, кажется, билось громче.

Музыка зазвучала приглушенно, и — вот он, на пороге.

— Да?

— Э-э… я… привет… — пролепетала я, неотрывно глядя в его темные, блестящие шоколадные глаза.

— Чем могу быть полезен?

За спиной его я разглядела коробки. Много коробок. Похоже, собрался переезжать.

— Я… э-э… вы Садиг Мубарак?

— Да.

— Я… вашу мать зовут Дина? — Это был единственный вопрос, который я могла придумать, чтобы выяснить, тот ли это человек, прежде чем перейти к делу.

— Да.

— Я — Джо. Джозефина Марч. Я дочь Анжелы.

— Анжелы?.. — По лицу пронеслась легкая тень. Он вспомнил.

Месяц назад в дверь постучалась моя восемнадцатилетняя, но для меня новорожденная, дочь. Назвала себя, имя и фамилию, Джо — Джозефина — Марч. Она медленно произнесла: «Я дочь Анжелы» — и замолчала, пристально глядя мне в глаза, словно замеряя расстояние между зрачками.

— Анжела? — нахмурился я.

Судя по ее лицу, она испугалась, что я не помню, кто такая Анжела. Но разве я мог? Анжела. Моя первая американская подруга. Красивая голубоглазая девушка — высокая и стройная, — я думал, что влюблен в нее. Первая девушка, к которой я испытал подобное чувство, хотя, разумеется, не последняя. Несчастная, запутавшаяся девчонка из тех времен, когда я сам был несчастным, запутавшимся ребенком, — а вдобавок злобным, обиженным, мрачным и замкнутым. Нет, я не забыл Анжелу.

Джо шумно выдохнула и решительно сообщила, кто она такая — кем приходится мне. Стоя на пороге, я боролся с накрывшей меня волной шока — рука судорожно вцепилась в дверной косяк, в глазах темно, — потом, должно быть, пригласил ее войти. Зрение вернулось, и вновь я разглядел ее уже в гостиной, среди упакованных коробок. Я искал в ее лице свои черты. Но вместо этого видел лишь свою мать. Что именно — карие, широко раскрытые глаза? Чуть капризно приоткрытые губы? Лицо, прекрасное, как лицо моей матери.

Возможно, чувство родства не имело никакого отношения к ее сходству с матерью, к ее глазам, но целиком и полностью — к моим. А она, в свою очередь, разглядывала себя в незнакомом еще минуту назад мужчине: лицо смуглее ее собственного, брови гуще, чуть длинноватый нос, черная шевелюра. Прежде чем я успел разобраться в своих чувствах, она заявила, что желает знать, кто я такой.

Ну и как отвечать на подобный вопрос — с чего начать? Само ее существование порождало сомнение в любом ответе, который я мог предложить. Мое имя, Садиг Али Мубарак, ей уже было известно. Адрес тоже — иначе она не явилась бы сюда и не устроила мне очную ставку с тем, что хуже чем невозможно, поскольку было вполне возможно, но упущено, скрыто и совершенно неожиданно; и у меня не перехватывало бы дух от иных вероятностей, иных путей, которые вполне могли стать моими, а я о них даже не подозревал.

Остальная информация, которую я мог предоставить, — водительские права, номер социального страхования, семейное положение, свидетельства об образовании, названия компаний, которыми я владею, различные рекомендации — все те факты, что я сотни раз указывал в различных анкетах: для правительства, для банка, для аренды машины, все те бюрократические вопросы, которые помогали определить, что именно принадлежит мне в двух странах, и отказаться от того, что не принадлежит, — была абсолютно неуместна как ответ на ее гораздо более глубокий вопрос. Я предложил ей присесть на стул, расчистил себе место на диване, заваленном барахлом, ожидающим упаковки. Паспорт мой лежал на кофейном столике, вместе с билетом, купленным за много недель до этого стука в дверь — для путешествия, которое я уже предпринимал множество раз, в обе стороны, в попытках найти свое место в каком-либо из миров.