Владимир Орлов: Он смеялся последним

Допущения:

произошло так наверняка, иначе дальнейшее — необъяснимо.

По слабоосвещенным длинным коридорам стелились мягкие бордовые дорожки. По обеим сторонам на равном расстоянии врезаны в стены совершенно одинаковые массивные двери без табличек и даже без номеров комнат.

Пока шли, оттуда никто не выходил, никто не появлялся в этом, казалось Кондрату, необитаемом сумрачном пространстве. Идущий за ним человек в гимнастерке с лейтенантскими петлицами чекиста поинтересовался:

— А вот эта ваша басня, где баба упирается ногами в передок телеги.

— Якобы помогая коню, — кивнул Кондрат. — А мужик ей: «Паможа, як хваробе кашаль». И что?

— Так это — не о партийном ли руководстве?

— Это о бабе.

— А «хвароба».

— Болезнь. По-русски: хворь. Корень общий.

— Оч-чень схоже. А вот как по-белорусски будет «рука»?

— Рука.

Чекист допытывался безмятежно, но с едва уловимой язвительностью:

— Ну а, скажем. «нога»?

— Нага, — недоумевал Крапива. Он заметно «гэкал».

— Та-ак. Голова — соответственно?

— Галава.

— А вот, например, задница?

Кондрат остановился, развернулся. Уловив издевку, решал: не врезать ли? С чекиста слетела бы фуражка — васильковая тулья, краповый околыш. Он был крупнее лейтенанта, коридор пуст, тот орать не станет, а как поступят лично с ним в доме, куда есть только вход, уже, конечно, решено. Но сдержался.

А чекист, впившись в него взглядом, вопрошал безмятежно:

— Задница, товарищ Крапива, — как будет на белорусском?.. Задница.

Писатель выкрикнул ему прямо в лицо — непонятно: то ли давал перевод,

то ли обзывал:

— Жопа!

— Тиш-ше! У нас не принято повышать голос. К тому же я старше по званию. Вы в каком чине демобилизовались?.. Двигайтесь: мы еще не дошли. Попали бы вы не ко мне, а к Крупене, он бы вас за такие выкрики.

— Ничего бы он не сделал. И вы — ничего. Я вам зачем-то нужен.

— Узнаете сейчас.

— А вы — кто?

— Отныне на все время «до» и на все время декады — ваш неразлучный друг. Обязательный.

— Бывают «обязательные» друзья?

— У нас — обязательно. Лейтенант Ружевич. Как товарищ Сталин: Иосиф.

— Если «Ружевич», то не Иосиф, а, как пан Пилсудский, — Юзеф.

Еще прошли, бесшумно ступая по мягкой дорожке.

— Нам вот в эту дверь, Кондратий Кондратьевич.

— Я не Рылеев «Кондратий», а Кандрат. По-белорусски: Кан-драт. Это обязан усвоить мой обязательный друг.

Допущения:

по все еще осторожным рассказам живших в те годы.

Стук в дверь — частый, настойчивый, не обещавший, что посетитель угомонится и уйдет. Что успокаивало Атраховичей: перед этим не скользнул по дождевым струйкам окон свет фар, не заурчал мотор «эмки». И все же. Но в дверь молотили упрямо.

— Почему не арестовали меня, когда был у них. там? — прошептал Кондрат.

— Ты был сегодня в энкавэдэ?! — ужаснулась жена. — И не сказал!

— Я дал подписку о неразглашении.

— Но мне мог бы. Не успела тебе сказать, — шептала жена, — взяли Изи Харика и Андрея Александровича.

— А ведь они были в списках писателей — ехать на декаду!.. Если со мной что — бери детей и в деревню, к родичам в Пристенок!.. Кинь в печку листок, он на столе слева. Быстро.

— Что там?

— Басня про. про наших в Белостоке… Жги!

— Но, Кондрат, ты же не успел запомнить! Только сегодня ее.

— Кинь. Ну!

Коротко полыхнул в печке лист.

Долгий стук в дверь «очередью» прервался. Атраховичи тревожно перешептывались.

— Хорошо, не включили свет. Наверное, уйдут. поймут, что нас нет дома.

— И я тебе не сказал: взяли отца Иры Жданович.

— Флориана?! Основателя нашего театра!

И тут застучал в дверь мягкий, похоже, детский кулачок.

— Я ничего тебе с собой не собрала! А если уж Флориана Ждановича взяли.

— Погоди. Это не они. не те. — Кондрат отстранил жену, двинулся к двери — сдвинутый в темноте стул коротко проерзал по полу, — на косяке нащупал выключатель.

Он открывал дверь нерешительно, но ее толкнули снаружи.

— Взяли! — разом выкрикнули ввалившиеся в комнату мужчина — это был Леонид Рахленко — и чернявая толстушка — директор театра Фаня Аллер. Пальто обоих и ее беретка переливались блестками дождевых капель.

— Ждановича?

— Да не о Флориане мы. Пьесу твою в Москву везем!

— Тише, люди. Было решение, знаю: «Партизаны». — Кондрат уже взял себя в руки. — Врываться, пугать-то к чему? Снимайте пальто.