Ахмад Дехкан - Путешествие на высоту 270

– Не бери в голову, друг, то внутреннее дело! О праздничном фейерверке шла речь!

Мы так смеемся, что слова песни по телевизору едва слышны:

Али поднимается, чтобы распрощаться с нами. Отец, сильно пыхнув сигаретой в последний раз, тушит ее в пепельнице. Али спрашивает меня:

– Так ты едешь или открываешь в Куфе врачебный кабинет?

Я смеюсь и спрашиваю:

– А когда ты едешь?

– Что значит «едешь»? – Он смотрит на меня в упор. – «Едем» надо говорить. Я за тобой прибыл.

Он добавляет, понизив голос:

– Буквально вот-вот начнется. Отпуска отменены, Хусейн глотку сорвал, выпрашивая мне отпуск, внеочередной и всего на два дня.

Я отвечаю:

– Завтра утром пойду выправлять документы. В любом случае до полудня получу направление на фронт.

Али по-военному щелкает каблуками, и все встают. Али говорит отцу:

– Хадж-ага! Мы больше не увидимся.

На щеках отца обозначились складки, и словно тяжелый груз лег ему на плечи. Потирая руки, он спрашивает:

– Так когда едете?

Али смотрит на меня. Я опускаю голову, и он говорит:

– Завтра.

Они с отцом обнимаются, и Али целует отца в плечи. Отец, взволнованный, сжимает локти Али:

– Пусть Аллах сопровождает тебя, иншалла, отбудешь и вернешься удачно. Береги моего Насера.

Мы все провожаем Али до двери. На улице холод, и я сильно дрожу. Бегом возвращаюсь в комнату. Отца не стал дожидаться. Мне не по себе. Ухожу в свою комнату, и вскоре туда входит мать, неся под мышкой матрас. На миг мне кажется, что она несет труп: свисающие углы матраса – как руки и ноги мертвеца. Не нагибаясь, она бросает матрас на пол – словно поясница ее перестала гнуться. С глухим стуком «труп» падает. Я вздрагиваю, а мать смотрит мне в глаза. Я заставляю себя успокоиться и ложусь на этот матрас. Мать спрашивает:

– Лампу погасить или почитаешь?

– Гаси, – отвечаю я. – Да не оскудеет рука твоя.

Я накрываюсь с головой одеялом и погружаюсь во фронтовые воспоминания. Ни на миг не затихает в ушах лязг танковых гусениц. Я на поле боя.

Что-то громко падает на пол, и я разом просыпаюсь. В комнате холодно. Слышу, как мать спрашивает:

– Что это было?

– А зачем на дороге поставила? – отвечает отец.

Я натягиваю на себя одеяло. Еще темно, но, пока отец уйдет на работу, он всех разбудит. Мы к этому привыкли. Он ходит из комнаты в комнату и бормочет:

– Брюк моих не видала? Шайтан бы побрал…

– Под вешалку упали, вон там, под рубашкой.

– …Аллах Всевышний, где же носки-то?

– Около ниши, вон там, рядом с зеркалом.

– Зачем пальто мое сюда кинула? Вот ведь! Накрой девочку одеялом. Простудится же.

Он садится и пьет чай, я слышу из своей комнаты, как он прихлебывает. Сажусь в постели, обхватив колени руками. Отец входит в комнату. Ведет рукой по стене и щелкает выключателем. Я встаю.

– Салам!

– Сегодня уезжаешь, нет?

– Да, папа.

Пальто отца застегнуто доверху, и шея замотана черно-белым шарфом. Он сутулится, словно шея и голова тянут его вперед. Обнимает меня, и его колючая грубая борода тычется мне в лицо.

– Не забывай писать, мама твоя больная. По телефону звони, не трави ей душу. Друзья в увольнение поедут – с ними писульку передай.

Его голос дрожит. И сам он дрожит, несмотря на то, что одет для улицы. Он хватает мою руку и что-то сует в нее. Я хочу оттолкнуть его руку, но он говорит:

– Тебе понадобится, там нужно будет что-то купить.

И он, поцеловав, оставляет меня, гасит свет в комнате. Уходит, но, пока не наденет ботинки, дверь не закроет… Так бывает каждый день, и холод вливается в комнату. Я дрожу. Наконец дверь закрывается, и я смотрю на него через окно. Посреди двора он сильно сморкается и, как бы неуверенно покачнувшись, тянется к стволу голого дерева, вытирает руку о ствол. Но не останавливается, уходит. И даже когда он на улице, я еще слышу звук его шаркающих шагов.

Получив направление на фронт, я успокаиваюсь. Решаю идти домой пешком. Мне кажется, воздух сегодня пахнет уже иначе. Дует прохладный ветерок. А мороза прошедших дней нет и в помине. Небо – голубое, прозрачное, чистое. Я уже словно бы и не в городе, а на войне. С этого фронта ушел на тот фронт. Мечты мои летят высоко…

– Э, осел, ты о чем задумался?

Я прихожу в себя. Я на проезжей части, и позади меня машина остановилась и сигналит, не переставая. Водитель высунулся из окна и с яростью глядит мне в глаза.