Тимоте де Фомбель - Между небом и землей

Но и этого короткого мгновения оказалось достаточно.

Мадемуазель увидела, как мужчины бросились к оружию. Она тоже услышала шум во дворе. Наверняка там караулил их сообщник. Один из мужчин вышел, но тотчас вернулся и кивнул другому в знак того, что все спокойно. И они снова взялись за свою адскую работу. Мадемуазель закрыла глаза.

А похититель куда-то нес Ванго в темноте. Он стиснул его с такой невероятной силой, что Ванго даже не пробовал сопротивляться.

Внезапно его опустили наземь. Он очутился в каком-то логове с полом, вымощенным плитками пемзы. Огонь, горевший в маленьком очаге, освещал это убогое жилище. Ванго выпрямился и увидел нацеленное на него ружье.

— Не двигайся!

Человек говорил на сицилийском наречии.

— Тебе с ними все одно не совладать.

И тут Ванго узнал Мацетту.

У них больше оружия, чем у всех карабинеров на всех островах до самого Милаццо.

Мацетта был прав. Дробовик с разрывными патронами, лежавший на столе Мадемуазель, вот уже двадцать пять лет считался самым грозным орудием убийства при охоте на слонов. А один из громил, могучего телосложения, был вооружен, кроме двух «Токаревых», прекрасным английским автоматом, висевшим у него на шее, как крестильный медальон.

Ванго встал на ноги.

— Садись! — приказал Мацетта. — И не пробуй удрать, не то я тебе колено прострелю. Не хочу, чтобы они тебя загребли.

Увидев, как незнакомцы входят в дом, Мацетта собрался было взять его приступом. Но в окно он увидел их арсенал. Он хорошо знал силу оружия. За свою жизнь он не боялся, он уже давно жил не для себя. Он боялся за Мадемуазель. И предпочел остаться в живых, чтобы защитить ее.

— Отпустите меня, я хочу пойти туда.

— Нет. Рано или поздно они уйдут. Ей они ничего не сделают. Думаю, они искали тебя.

Вдруг возле логова Мацетты раздался топот. Кто-то ходил рядом, с хрустом приминая сухую траву. Ванго затаил дыхание.

— Кто это? — прошептал он.

Мацетта приложил палец к губам.

Да, кто-то действительно шумно дышал в паре метров от ямы, а то и ближе.

— Кто это? — снова спросил Ванго.

Мацетта медленно покачал своей медвежьей головой.

— Это мой осел, — сказал он наконец. — Предупреждает, что они уходят.

Осел Тезоро просунул морду внутрь; на шее у него висел тяжелый кожаный хомут в медных заклепках. Мацетта погладил его между ушами.

Они выждали еще несколько долгих минут, затем Мацетта вышел. Ванго так и не двинулся с места.

Вернувшись, Мацетта сел рядом с ним.

— Ушли.

— А Мадемуазель?

— Они еще долго будут здесь ошиваться. Тебе нужно уходить.

— А Мадемуазель?

— Она стоит возле дома. С ней все в порядке.

— Я хочу с ней поговорить.

— Они следят. Поговоришь с ней — считай, что она мертва.

Ванго провел рукой по лицу.

— Боже мой, — простонал он.

— Уходи.

Мацетта отложил свое охотничье ружье. Странное дело: Ванго впервые разговаривал с ним.

— А как же Мадемуазель? Вы позаботитесь о ней?

— Она не примет от меня помощи. Но я знаю кое-кого, кто придет…

— Сделайте для нее все необходимое, я вас умоляю.

Ванго выбрался из ямы и пополз через заросли кустарника.

Когда дом Мадемуазель остался далеко позади, он побежал к берегу и спустился вниз по скале. Там он столкнул на воду какую-то лодку, лежавшую на гальке, и направил ее в открытое море.

В два часа ночи доктор Базилио услышал стук в дверь.

Ему давно были знакомы эти мужские крики перед его домом. По опыту, они всегда на несколько часов опережали крики жен, собравшихся рожать, или младенцев, благополучно появившихся на свет.

— Мужчине тоже надо когда-нибудь да покричать, он имеет полное право…

Доктор бормотал эти слова спросонья, натягивая брюки. Потом он взял свою врачебную сумку и отворил дверь.

Но за ней он увидел совсем не то, что ожидал.

Перед ним стоял запыхавшийся Мацетта.

— Тут такое…

Увидев глаза Мацетты, доктор понял: произошло что-то страшное.

— Мадемуазель?

И он побежал следом за Мацеттой в темноту.

Зефиро не был создан для встреч после разлуки.

Он обладал талантом прощаний, умел раздавать проникновенные благословения, заключать в объятия людей перед дальними странствиями. Но, встречая вернувшихся, падре был не способен обнять, поклониться или протянуть руку. В большинстве случаев он проделывал все это одновременно, что приводило к плачевным недоразумениям.

Зефиро понятия не имел, о чем нужно говорить в первые минуты встречи и как вообще следует относиться к чьему-то долгому, загадочному отсутствию, разделявшему моменты расставания и встречи.