Тимоте де Фомбель - Между небом и землей

Его помощник опять спустился по трапу, а еще через несколько секунд полицейский Грюнд увидел перед собой улыбающееся лицо номера 47 — Ойгена Бентеле, бывшего сотрудника фирмы «Майбах», а с 1931 года — бортового механика цеппелина. Кроме обслуживающего персонала, гестаповцы никого не обнаружили ни в этой гондоле, ни в четырех остальных; зато из-за оглушительного рева двигателя у полицейского Хайнера еще много часов жужжали в ушах маленькие портативные моторчики — единственное вознаграждение за все его труды.

А в пассажирской кают-компании было спокойно и уютно. Одни читали, другие — их было большинство — смотрели в окна. Остальные играли в карты. Толстяк-певец храпел, развалившись в кресле. В салоне царило приятное тепло, и дамы просто накинули на платья легкие шали. Один глуховатый француз сетовал на то, что его партнеры по игре то и дело встают, чтобы полюбоваться из окна панорамой.

— Тоже мне туристы, — бурчал он.

А панорама, нужно сказать, была великолепной. Слева от дирижабля вставало бледное, словно припудренное инеем, солнце. Над заснеженными горными вершинами вздымался розоватый туман. Цеппелин как будто играл в плавную чехарду с острыми пиками и ущельями. А вдали высился Монблан, бдительно охранявший свое белоснежное стадо.

— Боже мой! — воскликнул старик с эспаньолкой, зачарованно глядя в окно. — Какое чудо! Просто не верится!

Певец у него за спиной открыл глаза и зевнул. Встав с кресла, он тоже посмотрел в окно, однако не вниз, а в сторону кормы цеппелина, вернее, той страны, откуда тот взлетел. Когда через несколько мгновений старик встретился с ним взглядом, ему показалось, что коммерсант плачет.

— Вы… Вам нехорошо?

Немец вздрогнул.

— Кому — мне?

— У вас слезы на глазах.

Певец расхохотался.

— Да я просто спал как сурок и еще не прочухался, вот и все! Погодите, сейчас приду в норму.

Он вытер платком глаза и сказал:

— Кстати, о сурках: вам известно, что в берлинском зоопарке…

И толстяк начал рассказывать смешную историю о встрече пингвина с сурком, намеренно повышая голос, чтобы его услыхал даже глуховатый игрок в бридж, однако вместо смеха вызвал у публики только усталые вздохи.

В полдень дирижабль уже летел над Флоренцией.

Эккенер вошел в кают-компанию.

Кубис накрывал столы к обеду. Внизу, под ними, блестели на солнце крыши Тосканы. Метрдотель отворил окно и поставил на граммофон пластинку с мелодичным вальсом. Почти все пассажиры еще сидели в своих каютах.

Миновав горы, цеппелин пошел на крейсерской — трехсотметровой — высоте, то есть достаточно близко к земле, так что можно было услышать восторженные крики детей на площадях или колокольный перезвон и увидеть флорентийцев, выбегающих из домов, чтобы полюбоваться воздушным кораблем.

Это зрелище сопровождалось чудесной музыкой, льющейся из граммофона.

Эккенер стоял на пороге. Его мучило несоответствие между благолепием, царившим в салоне, и страхом, который терзал его с самого утра. Он был уверен, что Ванго найдут. Но как предупредить беглеца о том, что ему грозит опасность?

— Кубис…

— Слушаю, командир.

— Скажите этим двум полицейским, что они могут обедать здесь, вместе с пассажирами.

Метрдотель кивнул.

Эккенер хотел выиграть время. Ведь он сам подал Ванго эту идею — спрятаться в цеппелине. Но теперь это грозило юноше роковым исходом. Как только Ванго обнаружат, его сейчас же передадут французской полиции, а та признает в нем беглеца.

Однако кто же мог донести на него немецким властям? Вот что было совершенно необъяснимо.

Казалось, сам дьявол ополчился на этого мальчика.

Два часа спустя пассажиры уже кончали обедать. Им подали утку и белое вино с виноградников Юра. Макс Грюнд не произнес за столом ни слова. Он запретил своему помощнику обедать вместе с ним, отослав его наблюдать за действиями экипажа в килевой части цеппелина.

Эккенер хотел использовать обеденное время, чтобы предупредить Ванго, но ему пришлось отказаться от своего плана, когда он увидел, что Грюнд пришел один. Командир сидел в углу за чашкой кофе и любезно отвечал на расспросы пассажиров.

Так, он рассказал им, что в 1915 году, во время войны, один военный цеппелин был сбит в Бельгии, над Гентом, прямо над сиротским приютом, который содержали монахини. И один из солдат, Альфред Мюллер, пробив крышу здания, рухнул на кровать молодой монахини.

— Господи боже! — со смехом воскликнула леди Драммонд.