Йозеф Рот - Сказка 1002-й ночи

Полицейское управление внушало бедному Тайтингеру неприятные чувства. Он явился туда в гражданской одежде, и, не исключено, двое охранников у входа окинули его недостаточно почтительным взглядом, а шпики, которыми кишмя кишели здешние коридоры, смотрели на него, напротив, пусть и бегло, но чересчур проницательно. И в любую секунду он мог столкнуться со старшим агентом Седлачеком. Все это было «скучным», если даже не «пошлым». На порыжевшей скамье, где сидело несколько человек, которых он мысленно классифицировал как «просителей», ему пришлось провести в мучительном ожидании четверть часа.

— Господин доктор просит! — произнес наконец служащий.

— А, барон!

Полицейский врач поднялся с места. Круглый, упитанный, он на коротких ножках поспешил навстречу Тайтингеру. Ротмистру он запомнился совершенно другим. И сейчас ему лишь с трудом удалось вспомнить того, прежнего, военврача, с которым он был знаком. В штатском доктор Стясный носил пенсне на черном шнурке — и это дополнительно сбивало с толку ротмистра.

— Привет, доктор, — вымученным голосом сказал он.

Врач только что вернулся из больницы, от него пахло йодом и хлороформом, как в аптеке. В верхнем кармашке его жилета отливал серебристой ртутью кончик термометра. Тайтингер в замешательстве сел на стул. Доктор справился о самочувствии и настроении товарищей по полку. Ротмистр, отвечая, твердил одно и то же: «Спасибо, прекрасно!» и «Какая все-таки у вас память!» У него-то у самого большинство имен сразу же вылетало из головы, стоило ему ступить на перрон ближайшей к гарнизону железнодорожной станции.

Было сущей пыткой дождаться, пока он не сможет наконец откровенно высказать свою просьбу. Да и с чего начать? «Тут есть одна девочка, доктор, знаете… ну, был грех, и вот она попала к вам» — так в конце концов начал он, и доктор Стясный тут же, конечно, решил, что речь идет о так называемых «тайных болезнях», а то и о вовсе запретном «акушерском деле», как он обычно это именовал. Потребовался долгий и дотошный допрос, прежде чем доктор сумел собрать воедино отрывочные высказывания Тайтингера и ухватил суть дела. Ему казалось, будто он свивает нить из обрывков.

Когда врач наконец понял, то, хоть и удивившись немного, почувствовал все же облегчение и оказался готов в тот же день, еще до обеда, выехать с ротмистром в Кагран.

— Ну уж тогда, доктор, немедленно, — попросил Тайтингер. Он был абсолютно не в состоянии ждать и далее, хотя бы еще полчаса. Ни с того ни с сего теперь, когда этот «скучный» Кагран придвинулся к нему уже, можно сказать, вплотную, ему показалось, будто он заранее испытывает все ужасы, неизбежно подстерегающие его там. Он! Едет! В тюрьму! Это отвратительно! А доктор Стясный рассуждает об этом с такой непринужденностью! Разумеется, далеко не каждый служит полицейским врачом, далеко не каждому приходится ежедневно наведываться в тюрьмы. Так или иначе, со всем этим необходимо покончить как можно быстрее.

На пути в Кагран, в фиакре, Тайтингер был молчалив и уныл. А мчались они при этом практически галопом. И когда прибыли, скука, огорчение и робость, испытываемые ротмистром, достигли предела, за которым начинается едва ли не полное безразличие.

На носу у начальника тюрьмы государственного советника Смекала оказались очки в золотой оправе — но даже этим злосчастный Тайтингер не был уже шокирован. Его представили. Он подал руку. Он делал все необходимое, имея лишь туманное представление о том, что происходит с ним самим и что творится вокруг. Как бы совсем издалека доносился до него голос начальника тюрьмы, произнесшего между тем, что он не имеет права запретить кому-нибудь из заключенных писать письма на волю. Вот оно как! Не имеет права. Государственный советник прекрасно понимает щекотливое положение господина барона, но, как уже было сказано, имеется предписание… Конечно, он попытается повлиять на заключенную Шинагль в том смысле, чтобы она не писала больше никому, кроме как своему отцу в Зиверинг и сыну в Грац. А проще всего было бы, пожалуй, господину барону самому поговорить с ней. Инструкция этого не запрещает. Государственный советник Смекал может также приказать привести заключенную Шинагль даже сюда, в канцелярию, а сам выйдет на полчасика провести обход. Да, просто сию минуту. И прежде чем Тайтингер как следует понял, в чем дело, доктор Стясный воскликнул: «Отлично!», и пока на Тайтингера навалилась странная, неведомая дотоле, горестная и словно бы свинцовая тяжесть, государственный советник уже принялся кому-то звонить, уже сделал какое-то распоряжение, уже снял с вешалки шляпу, уже сказал: