Исабель Альенде - Инес души моей

Я защищалась от солнца широкополой шляпой, куском ткани с прорезями для глаз на лице и тряпками, которые наматывала на руки, потому что перчаток у меня не было, а кожа трескалась от жары. Солдаты не могли нести в руках раскаленное оружие и волочили его за собой. Длинная вереница индейцев ползла вперед медленно, в тишине, а усталые негры шли с поникшими головами, почти не глядя на янакон и не щелкая кнутами. Для носильщиков этот путь был в тысячу раз тяжелее, чем для нас: им было не в новинку таскать тяжести и мало есть, взбираться на горы и спускаться с них, подбадривая себя лишь таинственной энергией листьев коки, но жажды они вынести не могли. Отчаяние наше росло тем сильнее, чем дольше мы не могли отыскать ни одного чистого колодца. Те колодцы, что встречались нам на пути, были по милости чилийских индейцев отравлены трупами животных. Некоторые янаконы пили эту отравленную воду и в страшных муках умирали.

Когда нам казалось, что силы наши окончательно иссякли, цвет гор и почвы изменился. Воздух замер, небо сделалось белым, и все живое исчезло — от чертополоха до одиноких птиц, которые прежде иногда встречались. Мы вошли в Мертвую пустошь, которой так боялись. Мы начинали движение, едва брезжил первый свет, потому что позже под палящим солнцем невозможно было идти. И хотя каждый шаг давался с огромным трудом, Педро рассудил, что чем быстрее мы пройдем пустыню, тем меньше людей потеряем. В самые жаркие часы мы отдыхали, растянувшись на волнах раскаленного песка, под солнцем из расплавленного свинца, в мертвой стране. Снова отправлялись в путь мы около пяти вечера и шли до тех пор, пока не темнело и из-за непроглядной тьмы идти становилось невозможно. Пейзаж вокруг был суров и беспощаден. У нас не было сил ставить палатки и вставать лагерем всего на несколько часов. Мы не боялись, что здесь на нас нападут враги: в этих местах не только никто не жил, но и соваться сюда не отваживался. Ночью температура резко падала, и на смену невыносимой дневной жаре приходил ледяной холод. Каждый падал на землю там, где был, дрожа и стуча зубами, не обращая никакого внимания на распоряжения дона Бенито, который единственный настаивал на соблюдении дисциплины. Мы с Педро ложились в обнимку между нашими конями и пытались согреть друг друга. Мы очень уставали. Сил заниматься любовью в долгие недели, которые длился этот переход, у нас не было. Воздержание дало нам возможность как следует узнать все слабости друг друга и взрастить нежность, которая прежде задыхалась в пылу страсти. Самое удивительное в этом человеке было то, что он ни на минуту не сомневался в своем предназначении — населить Чили испанцами и обратить индейцев в веру Христову. Он никогда, как другие, не боялся, что мы умрем на раскаленном песке пустыни; его воля ни разу не дрогнула.

Несмотря на строгую экономию, введенную доном Бенито, в один не очень прекрасный день вода закончилась. К тому времени мы уже сильно страдали от жажды: глотки у нас кровоточили, языки распухли, губы покрылись язвами. То и дело нам чудился шум водопада и виделись озера с кристально чистой водой, окруженные папоротниками. Капитанам силой приходилось удерживать людей, чтобы они не тратили последние силы на погоню за миражом. Некоторые солдаты пили конскую и собственную мочу, которой было всего-то несколько капель темного цвета; другие, обезумев, бросались на янакон, чтобы отобрать у них мехи с последними глотками воды. Если бы Вальдивия не приказал за малейшие проступки строжайше наказывать, думаю, они стали бы убивать янакон и высасывать из них кровь.

В ту ночь в ярком лунном свете мне снова явился Хуан де Малага. Я указала на него Педро, но он не мог видеть Хуана и решил, что я брежу. Мой муж выглядел очень плохо, лохмотья его одежды были все в запекшейся крови и звездной пыли, а на лице застыло выражение отчаяния, как будто бы и его несчастные кости тоже страдали от жажды.

На следующий день, когда мы уже думали, что нам нет спасения, странная ящерица пробежала у моих ног. Уже много дней мы не видели никаких форм жизни, кроме нашей собственной, тут не было даже чертополоха, который в другой части пустыни рос в изобилии. Может быть, это проскользнула саламандра — ящерица, живущая в огне. Я решила, что, каким бы дьявольским ни был этот гад, время от времени и ему нужен глоток воды. «Настал наш черед, душенька моя», — тогда сказала я Деве Заступнице. Я достала веточку, которую везла в своем багаже, и принялась молиться. Было около полудня, и все люди и животные, мучимые жаждой, отдыхали. Я позвала Каталину, и мы вместе медленно пошли по песку, закрываясь от солнца зонтиком: я — молясь Деве Марии, а она — шепча заклинания на кечуа. Так мы бродили довольно долго, может быть, целый час, делая круги все шире, охватывая все большую площадь. Дон Бенито решил, что я от жажды тронулась рассудком, и, так как сам он совсем обессилел, попросил Родриго де Кирогу, человека более молодого и сильного, пойти и вернуть меня.