Энтони Дорр - Стена памяти (сборник)

Что ж, говорит она Роберту в один из моментов просветления, не исключено, что человек способен воспринимать болезнь как особого рода здоровье. {130}Не исключено также, что не всякая болезнь у тебя что-то отнимает, делает жизнь беднее. Может быть, то, что сейчас с ней происходит, это открывшийся проход куда-то, преддверие какой-то миграции. Может быть, как раз это и увидел в ней доктор Розенбаум; может быть, именно об этом он думал, когда рассматривал разрисованный ею белый платяной шкаф, – ну, то есть тогда, под вечер на чердаке дома 30 по Папендаммштрассе: что в ней есть нечто такое, что стоит спасать.

Роберт смущенно кивает. Он приносит ей суп; приносит треугольные гренки. Родителям он говорит, что Эстер поправляется. Что она по-прежнему кремень, несокрушима, как и прежде.

Во время припадков Эстер наблюдает за тем, как Мириам водит группы девочек через обезлюдевший город к высокому зданию с радиомачтой на крыше. Взглянув на вспыхивающий маячок на самом верху, девочки поднимаются по длинным маршам лестницы на двадцатый этаж. Их голоса Эстер слышит то в ванной, то в кровати, то когда сидит ясным днем на веранде. Сидит очень тихо; слышит, как шелестят листья; слышит, как детские голоса, которые доносятся ей в те моменты, когда замирает ветер, то и дело срываются. Вот маленькая девочка говорит:

– Но он же даже не подключен!

– Дайте-ка я, – раздается чей-то голос, почему-то вдруг многократно усиленный. – Мой папа работал в мебельном магазине. По пятницам мы зажигали свечи, соблюдали шаббат. Даже когда я жила уже в доме Хиршфельда, я все еще думала, что так делают все. О том, что мы евреи, я узнала, только когда нас заставили нашивать желтые звезды, и я спросила фрау Коэн, зачем это.

Тут к микрофону подходит другая:

– О’кей, ладно. У меня есть дядя в Соединенных Штатах. Когда мне было тринадцать (мои родители тогда уже много лет как померли), фрау Коэн написала ему письмо, в котором спрашивала, не может ли он оплатить дорогу. Ну, то есть мне. Не может ли он найти там место, где я бы поселилась, кормить меня и все такое. В общем, вызволить меня из Гамбурга. Я попросила ее, чтобы она не писала, что ему придется меня кормить. Велела написать, что я сама найду себе пропитание. Дядя очень скоро нам ответил. «Здесь нынче трудные времена», – написал он.

Долгая пауза. Эстер закрывает глаза. Слышит, как чей-то голос говорит:

– Ну… он же не знал.

Иногда она видит девочек прямо здесь, над ее огородом. Они устало поднимаются по длинной многопролетной лестнице, младшие держатся за руки старших; потом они садятся на двадцатом этаже в большом квадратном зале – где-то в четверти мили над двором дома Эстер – и по очереди подходят к микрофону, а некоторые, сплетя пальцы на затылке, ложатся навзничь и слушают, как налетающий из гавани ветер гудит в выбитых окнах, что на сотню футов выше вершин деревьев.

Глядя в темноту двора, Эстер шепотом произносит их имена. Элен, Бела, Регина, Анита, Зита, Инга, Герда, Эльза, Мириам… Роберт сидит здесь же, рядом с ней.

– Расскажи мне о них, – говорит он.

– Что сейчас вспомнишь? Анита Вайсс шепелявила. У нее то и дело кончик языка между зубов попадал. Зите вечно волосы в глаза лезли. А у Регины волосы росли этаким мыском, выдававшимся на лоб. Другие девочки не любили ее, говорили, что она гадина, но я-то думаю, она просто очень боялась. Она не верила в возможность какого-то постоянства.

– А кто была твоей лучшей подругой?

– Мириам, – тихо отзывается Эстер. – Я любила ее. Она была старше меня. Тогда она была всего на пару лет младше, чем ты сейчас.

Роберт подает ей кружку чая. Проходит то ли минута, то ли час. Почему, удивляется Эстер, многие думают, что жизнь ведет нас сквозь время куда-то вперед? Откуда мы знаем? Может, мы движемся внутрь времени, к его сердцевине, к нашей собственной сердцевине? Ведь именно так чувствует Эстер, сидя на веранде дома в Джениве (штат Огайо) последним летом своей жизни; у нее такое ощущение, будто ее влечет по некоему пути, который ведет все глубже внутрь, в крошечное, спрятанное от всех королевство, конечное ее прибежище, которое все эти долгие годы ее ждало, таясь у нее же внутри.

Из Китая звонят родители Роберта: им нужен номер телефона какого-то адвоката; потом им нужно, чтобы Роберт отнес что-то на работу отцу. Планируют быть дома к пятому июля. Хотят знать, как полагает Роберт, не следует ли им поторопиться.

– Да нет, ничего страшного, – отвечает Роберт. – Я совсем не устал с ней сидеть. Временами это даже интересно, правда-правда!