Энтони Дорр - Стена памяти (сборник)

Этой весной дедушка З дважды пересекал океан, чтобы увидеть, как умирает его дочь, а потом зять. Интересно, Бог это как-нибудь объясняет? А теперь я стою у дедушки З на кухне и слушаю, как он говорит, что в реке Нямунас никаких осетров больше нет. Может, в Балтике отдельные экземпляры и остались, говорит он, но в реке их нет совершенно точно. Его отец и впрямь когда-то каждое воскресенье брал мою маму ловить осетров, это продолжалось годами, да и миссис Сабо в старые времена, наверное, удавалось поймать осетра, но затем хищнический вылов (ради икры на черном рынке), пестициды и плотина в Каунасе привели к тому, что умер последний осетр, потом умер дедов отец, потом распался Советский Союз, а моя мама выросла и поступила в университет в Соединенных Штатах. Там она вышла замуж за верующего, а осетр в реке Нямунас никому не попадается вот уже двадцать пять лет.

Дедушка, говорю я, мы с миссис Сабо правда видели осетра. Сегодня. Прямо вон там. И я показываю в окно на полосу приречного ивняка за ближним полем.

Это всё фотографии, говорит он. Насмотрелась маминых фотографий.

Да нет, говорю я, я правда видела осетра. Не на картинке. В реке видела.

Дедушка З приопускает веки и снова открывает глаза. Потом берет меня за плечи, заглядывает в глаза и говорит: мы видим разные вещи. Иногда которые есть. Иногда которых нет. А видим мы их всегда одинаково. Ты меня понимаешь?

Я видела осетра! И миссис Сабо его видела! Я ложусь спать и просыпаюсь злая. В бешенстве швыряю плюшевого панду об стенку, топаю на веранде, поддаю ногами гравий подъездной дорожки. Бедолага на меня лает.

Утром я смотрю, как дедушка З уезжает на работу – большой, пузатый и смущенный, – слушаю гул и стукотанье аппарата миссис Сабо в соседнем доме, а сама думаю: надо было просто попросить дедушку, чтобы он мне поверил. Надо было объяснить ему – и про пастора с его старым папочкой и стремянкой, и про Христа с гравитацией, и про то, что, если ты кого-то не видишь, это вовсе не значит, что в него не надо верить.

Вместо этого я лезу в дедов сарай и принимаюсь вытаскивать оттуда ящики то с образцами гранита, то со всякими долотами и пилами по камню, пока через полчаса там не расчищается проход, по которому еще через полчаса я вытаскиваю во двор старую алюминиевую лодку. У лодки плоское дно и три поперечных сиденья, под каждым из которых живет по тысяче пауков. Я их оттуда вымываю струей из шланга. Нахожу бутылку какого-то ядовитого литовского чистящего средства и ее содержимым обдаю изнутри борта.

Через некоторое время из дома, ковыляя, выходит миссис Сабо в своих больших очках и смотрит на меня, сложив на груди маленькие ручки, как насекомое богомол. Долго прокашливается. Следом выходит ее сын в тренировочном костюме и с сигаретой в зубах, и они вместе минут десять смотрят, как я работаю, а потом он уводит мать обратно в дом.

Дедушка З приходит домой в 3:27. Вся подъездная дорожка к этому времени завалена ящиками, шлангами, всякими граблями и инструментами. Растворитель, который был в бутылке, на бортах лодки оставил яркие серебряные потеки.

Я говорю: дедушка, мы с миссис Сабо вчера видели в реке осетра.

Дедушка только глазами хлопает. С таким видом, будто смотрит куда-то в прошлое, на то, что, как он думал, было-то было, да сплыло давным-давно.

Он говорит: да ну! Нет больше осетров в реке Нямунас!

Я говорю: есть! Вот я его возьму да и поймаю.

Во-первых, их тут нет, говорит дедушка З. А во-вторых, они внесены в Красную книгу. А это значит…

Я знаю, что это значит.

Он стоит, переводя взгляд с меня на лодку, потом на Бедолагу и опять на меня. Снимает шляпу, рукой проводит по волосам и снова нахлобучивает ее на голову. Потом, слегка поддав в борт лодки носком кроссовки, дед качает головой, Бедолага виляет хвостом, а с неба исчезает тучка. Взрыв света, яркое солнце брызжет сразу отовсюду.

При помощи тележки, пусть древней и с плоской резиной на колесах, я транспортирую лодку через поле, за изгородь и к реке. Это занимает у меня три часа. Потом подтаскиваю к ней весла и удочки. Потом возвращаюсь и объявляю сыну миссис Сабо, что забираю ее на реку; беру миссис Сабо за руку, веду через поле и сажаю в нос лодки. Освещенная солнцем, ее кожа делается похожей на воск старинной свечи.

Толстые двухметровые удочки еле гнутся, а крючки древние, размером с мою ладонь. Для наживки набираю червей. Лицо миссис Сабо все время остается совершенно безучастным. Река течет очень медленно, поэтому мне ничего не стоит, изредка сделав пару гребков, удерживать лодку на середине.