Морли Каллаган - Любимая и потерянная

Он замялся.

— А-а… в котором часу?

— Я вам звонила около четырех.

Они уже были на следующем пролете лестницы.

— Наверное, спускался вниз выпить коктейль, — солгал он.

Его покоробила необходимость лгать, и фальшь их отношений предстала перед ним во всей своей неприглядности. А ведь скоро Кэтрин узнает о его знакомстве с Пегги. Возможно, слух о том, как Вольгаст на него наткнулся в комнате девушки, уже пошел гулять по городу и в скором времени доползет до Кэтрин, как и до всех остальных. События опередили его планы. Он и Пегги еще не были готовы, они еще не успели стать по-настоящему близкими друг другу. И к тому же их сейчас ожидало враждебное осуждение всех окружающих. Если что-то дойдет до Карверов и они порвут с ним, то, возможно, он даже лишится места. Ну и ладно, это он как-нибудь переживет. Выгонят, и черт с ними. Он сделал свой выбор. Если бы Пегги была с ним вместе, все было бы хорошо. Но она пока не с ним и, может быть, никогда его не полюбит. И если к тому же он лишится дружбы Карверов и места в газете, уж не говоря о том, что он отказался от преподавания в университете, это полный крах. Вся его жизнь будет загублена. Ему стало так страшно, что на лбу выступила испарина.

Счастливая случайность помогла им без труда добраться до своих мест, находившихся в центре сектора против синей линии у зоны защиты команды «Рейнджер». Когда, бормоча извинения, они начали продвигаться по ряду, гол, чуть было не забитый канадцами, так взволновал публику, что все вскочили, и Кэтрин с Макэлпином удалось беспрепятственно пройти к своим местам. Они втиснулись между толстым, розовощеким французом в теплом коричневом пальто, который то и дело опускал руку в бумажный пакетик и подкреплялся арахисом, и низеньким франкоканадским патером с костлявым, бледным лицом. Рев волнами перекатывался по рядам болельщиков, то вздымаясь к сводам зала, то опадая и разбиваясь на отдельные возгласы и смутный ропот.

— Ах, этот Ричард, — взвизгнула Кэтрин, колотя Макэлпина по плечу. — Кто посмеет сказать, что он не лучший правый крайний? Смотрите, как идет!

Однако в этот момент игра переместилась к воротам канадцев, защитники откатились назад, рев схлынул, но многоголосый рокот не умолкал ни на секунду. Позади, тремя рядами выше мест, где находились Кэтрин и Макэлпин, завязалась драка. Светловолосый парень в кожаной куртке отчаянно налетал на немолодого уже, по виду весьма преуспевающего господина в котелке. Противникам не удавалось друг до друга дотянуться, и они молотили кулаками воздух. Но вот парень уцепился за поля шляпы процветающего господина и нахлобучил ее ему на глаза. Раздался хохот.

Макэлпин продолжал стоять, как будто ожидая, что драка вспыхнет снова, но на самом деле его взгляд приковали к себе ряды зрителей — ухмыляющихся, возбужденных. Эти все, как один, пойдут за Мэлоном, и все признают, что Вольгаст — кто он такой сам, им наплевать — говорил от их имени.

Все зрители были людьми обеспеченными — беднякам не по карману посещать хоккейные матчи. Некоторые из мужчин носили меховые шапки и енотовые шубы; другие, розовые, свежевыбритые, котелки, но большинство предпочитало мягкие фетровые шляпы пирожком. Женщины в меховых шубках, довольные, нежно жались к своим спутникам. Ряды, ряды, ряды… Вот там богачи — каждому видно, что богачи, а там — врачи и адвокаты с женами, торговцы, служащие на окладе, профсоюзные боссы. Они все пришли с горы, из всех ее районов, из богатого Уэстмаунта и респектабельного, основательного Френч Утремон, из еврейских магазинов на Сент-Катрин, а на самых дешевых скамьях, конечно, разместилась горстка негров с улицы Сент-Антуан. Вот они, граждане второго в мире по величине города, где говорят по-французски, вот развертывается ряд за рядом панорама лиц — лица французские, лица американские, канадские лица, еврейские лица, и вопли каждого сливаются в гигантский хор; все они приспособились и научились вместе сидеть, вместе вопить и вместе жить, и даже для Милтона Роджерса, который, пожав плечами, утверждает, что «наше общество смердит», даже для него в этом доме Всех Наций обеспечен уголок, ничуть не хуже тех, в которых он благоденствовал, находясь в Париже. Ну а Вольгаст? Вольгаст их ретивый вышибала, он сгребет Пегги за ворот и, встряхивая, просипит: «Дилетантка паршивая! Кому сдалась твоя занюханная доброта и нежность? Да у нас тут у самых дешевых шлюх этого добра хоть отбавляй».

— Смотрите же! Смотрите! — закричала Кэтрин, дергая его за руку.