Уильям Сароян - Отважный юноша на летящей трапеции (сборник)

Карл почти никогда не бегает, а Йозеф почти никогда не ходит шагом, а вечно носится, прыгает, скачет, словно передвижение с места на место для него гораздо важнее, чем отбытие из одной точки и прибытие в другую. Я хочу сказать, он как бы получал большее удовольствие от самого движения, чем от конкретной цели своего путешествия. Йозеф играет, Карл исполняет. Для славянина на первом месте – быть самим собой, а его раса – на втором. Для тевтонца на первом месте – его раса, а его личность – на втором. Я наблюдаю за детьми из этого квартала несколько лет кряду, и, надеюсь, меня никто не заподозрит в вымысле ради сочинения короткого рассказа, ибо я ничего не выдумывал. Мелкий эпизод, случившийся вчера вечером, был бы незначительным и бессмысленным, если бы я не наблюдал за становлением этих мальчиков. И жаль, что я мало знаю о еврейском мальчике Ирвинге, горько плакавшем, когда Карл и Йозеф тузили друг друга.

Ирвинг переехал в наш квартал с родителями в ноябре прошлого года, месяца четыре назад, но я стал замечать его на улице лишь через месяц. Он – грустный мальчик, ровесник Йозефа, погруженный в себя; так безопаснее – быть со своими мыслями наедине. Полагаю, родители дают ему музыкальное образование, поскольку, судя по его внешнему виду, из него выйдет отменный скрипач или пианист – у него большая серьезная голова, сам он щуплый, с тонко чувствующей нервной системой.

Однажды вечером по пути в бакалейную лавку я увидел Ирвинга, сидевшего на ступеньках своего дома и витавшего в неизъяснимых прекрасных грезах ребенка, озадаченного странностями бытия. Я надеялся незаметно поговорить с ним и узнать, по возможности, что творится в его голове, но, едва завидев меня, он резко встал и поднялся по ступенькам в дом с очень встревоженным и напуганным видом. Я бы отдал свой фонограф, чтобы узнать, что же грезилось Ирвингу в тот вечер, потому что наверняка это пролило бы свет на его плач в прошлый вечер.

Карл солиден и твердо придерживается своей жизненной позиции; он исключительно самоуверен благодаря дисциплине, запрещающей неуместные рассуждения по поводу обстоятельств, его не касающихся. А Йозеф, с другой стороны, хоть и не менее самоуверен, не такой солидный: живой интерес ко всему на свете заставляет его находиться в постоянном движении и действовать, не задумываясь. Присутствие Ирвинга на этой улице весьма существенно, но есть в этом присутствии нечто и занятное, и удручающее, словно он сам не может разобраться в этом, находясь как будто не здесь. Ирвинг вовсе не уверен в себе. Он не дисциплинирован, не расхлябан. Он просто меланхоличен. Полагаю, в конечном счете он придет к полному самопознанию и постижению всего на свете, но на сей момент он слишком ошеломлен, чтобы иметь на этот счет определенную точку зрения.

Недавно в Париже произошли беспорядки, и вскоре вслед за этим началась гражданская война в Австрии. Ни для кого не секрет, что Россия готовится к отражению японской агрессии. И всем известна нервозность, царящая в Европе, из-за националистических замыслов нынешнего диктатора Германии.

Я упоминаю эти обстоятельства, так как они имеют прямое отношение к нашему повествованию. Как сказал бы Джойс, дети земли есть повсюду, и небольшое происшествие давешним вечером столь же значимо для меня, как эти события в Европе для людей, которые выросли и давно уже не дети, по крайней мере, на первый взгляд.

Вчерашний день начался с густого тумана и короткого дождика. К трем часам пополудни сияло солнце, и небо очистилось, не считая белых облаков, которые предвещают хорошую погоду, прояснение, свежий воздух и прочее. Так меняется погода в Сан-Франциско. В любое время года по утрам погода зимняя, а днем она внезапно превращается в весеннюю. Мало кто разбирается в здешних временах года. У нас круглый год случаются все времена года.

Когда я вышел утром из дому, на улице не было ни одного ребенка из нашего квартала, но когда я возвращался вечером, то увидел, как Йозеф и Ирвинг разговаривают перед домом Ирвинга на моей стороне улицы. Карл находился на противоположной стороне перед своим домом, очень гордо и важно чеканил шаг по-военному, о чем я уже рассказывал, и выглядело это забавно. Ниже по улице, на тротуаре, играли в классики пять маленьких девочек – старшая сестра Йозефа, две ирландские девочки – сестры и две итальянские девочки, тоже сестры.

После дождя воздух свеж, и на улице становится очень хорошо. Вот и эти дети играли на солнышке на улице. Выдался очень изысканный момент жизни и любви ко всем на свете современникам, и я говорю об этом, чтобы показать, что случающиеся эпизоды, уродство человеческой души необязательно являются следствием аналогичного уродства в природе. Как известно, как ни живописны были европейские ландшафты, это никак не повлияло на развязывание последней войны, и счет смертям был так же велик, как и в плохую погоду, и единственным следствием хорошей погоды была трогательная поэзия молодых солдат, которым хотелось творить, завести жену и домашний очаг и не хотелось умирать.