Джулия Грегсон - Жасминовые ночи

Саба взглянула на темнеющее небо, на чаек, летящих к докам.

– Тан, пожалуйста, помоги мне, – попросила она. Когда-то они вместе пели детские песенки. Тан учила ее.

– Я говорить ничего, – отрезала Тан. – Говорить с твоя отец.

Ее отец, Ремзи, работал инженером на судах компании «Файффс» [25], которые прежде возили по всему свету бананы, рис и уголь. Черноволосый, с постоянной легкой трехдневной небритостью, он был красивым и энергичным. В детстве он казался Сабе божеством – повелителем волн. Названия судов, на которых он плавал, – «Копакабана», «Такоради», «Матади» – пьянили ее, словно поэзия. Она гордо восседала на его плечах, когда он шел по Помрой-стрит к заливу, а его окликали местные мужчины, здоровались и спрашивали, не может ли он устроить их на хорошую работу.

Что самое смешное (впрочем, сейчас это уже не вызывало у нее улыбку) – талант певицы обнаружил у нее именно отец. Они были на рождественском концерте в храме св. Уильяма, и маленькая певунья встала на стул и спела песенку о британском охотнике Джоне Пиле [26]. Ее пение было принято с бурным одобрением. Лицо отца расцвело от любви и гордости. С тех пор он просил дочку петь на семейных праздниках турецкие, арабские и французские песенки, которые привозил из плавания.

Ее «Архонтисса» [27], исполнявшаяся с пафосом и оживленной жестикуляцией, трогала до слез суровых греков. Отец даже водил ее на конкурсы талантов – она на всю жизнь запомнила, как он чуть не зарыдал от радости, когда она победила. Как потом они шли домой, окрыленные успехом, как зашли в кафе «Плиз» на соседней улице и купили мороженое.

Но потом, лет в тринадцать, у нее стала расти грудь. Еле заметно, в общем-то, но первый тревожный звонок раздался на ее выступлении в здании ИМКА [28], что возле залива. Отец сидел в первом ряду, в его глазах сверкал гнев.

– Мужики – грубые животные, – бормотал он, когда тащил Сабу домой. – Большинство из них не разбирает, кто перед ними. Они лягут в постель с кем угодно. – Он презрительно кривил губы, словно дочь уже опозорила его.

Перепуганная и сбитая с толку, она молчала, еще не понимая, что начиналась ее двойная жизнь. Когда отец уходил в плавание, она иногда пела на концертах – хотя, если бы отец узнал об этом, разразился бы чудовищный скандал. Но кроме тех выступлений все прочее было вполне респектабельным: валлийские эйстедфоды – певческие состязания, сольные выступления в методистской церкви, хотя Саба часто жаловалась матери на смертельную скуку.

Отец рос на окраине городка Ювезли в глубине Черноморского побережья. Когда-то Саба любила слушать его рассказы. В их хозяйстве были ослики, куры, возле дома росли стройные чинары. В дни праздников за столом собиралось человек двадцать, а его мать угощала всех жареными курами, фаршированными томатами, молочной кашей с орехами. При этих воспоминаниях глаза отца наполнялись слезами.

Однажды Саба неосторожно спросила:

– Ты скучаешь по Родине, баба? [29]

Отец взглянул на нее и печально ответил:

– Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал о ней. Я помню каждый камень в нашем доме, каждое дерево в саду… – Тогда Сабе показалось, будто их окутало тьмой, и она подумала, что больше никогда не спросит отца об этом.

Теперь, когда суда, на которых работал Ремзи, возили только уголь для военных нужд, а его маленькая дочка выросла, он постоянно хмурился и сердился. Саба была сыта этим по горло. Отцу ужасно не нравилось, что Джойс работает на фабрике, не нравилось, что три женщины прекрасно справлялись с хозяйством и без него, и он держал себя дома, словно гость. Как-то раз он хмуро сидел у огня в передней комнате, и Саба вдруг заметила в нем сходство с их новым петухом, которого они пустили на задний двор к курам, – тот одиноко и угрюмо сидел на насесте среди квохчущих кур. Старая Тан обожала сына и всячески пыталась ему угодить. Во время завтрака или обеда она стояла возле него, готовая сбегать на кухню за добавкой, если блюдо ему нравилось, одобрительно качала головой, когда он что-то вещал. Видела Саба и то, как мать, такая веселая и уверенная в себе, превращалась в безмолвную тень, когда отец был дома. Каким робким и тревожным делался ее взгляд, как часто она гоняла Сабу наверх за отцовскими тапочками или какой-нибудь книгой. При мысли о том, как много трудились мать и Тан, у Сабы больно сжималось сердце. Почему отец даже не пытался облегчить их жизнь?

Приближалось время решительного разговора. Всю неделю письмо из ЭНСА жгло ее карман, а послание раненого летчика придало ей уверенности. В прихожей стоял отцовский чемодан. Отец приехал из Портсмута в среду, вымылся в передней комнате и молча ушел в свою каморку в задней части дома. Оттуда он выходил лишь к столу.