Джулия Грегсон - Жасминовые ночи

В ее семье шла война. За две недели до этого Саба получила коричневатый конверт с надписью «На службе Его Величества». В конверте было письмо из ЭНСА [23], в котором некий Джон Мерретт приглашал ее на прослушивание в Лондон, в Королевский театр Друри-Лейн, 17 марта в 11:30. «С собой иметь ноты и туфли для танцев. Расходы будут оплачены».

Ее семья жила в Кардиффе в террасном доме на Помрой-стрит, возле доков, в нескольких улицах от залива. Здесь, на верхнем этаже маленького и уютного дома с тремя крошечными спальнями, Саба появилась на свет двадцать три года назад, на три недели раньше срока, краснолицая и орущая. «С самого начала у тебя были мощные легкие», – с гордостью говорила мать.

Она жила в доме с матерью Джойс и младшей сестренкой Лу. И, конечно, с доброй Тансу, бабушкой-турчанкой, которая переехала к ним лет двадцать назад. Иногда приезжал и отец, судовой инженер, проводивший большую часть времени в море.

Когда пришло письмо, Саба была одна, если не считать старую Тан, – бабушка спала у камина в передней комнате. Она распечатала конверт, прочла, не веря своим глазам, приглашение, и ее охватил такой восторг, что она буквально взлетела по лестнице наверх, в свою спальню, подняла руки и издала безмолвный вопль. Потом уселась перед туалетным столиком. Из трех зеркал на нее смотрело взволнованное, бледное лицо.

«Ого! Аллилуйя! Хвала Аллаху! Спасена! Чудо!» – Она танцевала на голых досках пола в неистовой радости. Наконец-то в ЭНСА ее оценили! После всех ее выступлений в продуваемых ветрами фабричных цехах перед усталыми рабочими, на наспех сколоченных помостах перед солдатами! В Лондон! Там она еще не была. Это будет ее первое профессиональное турне.

Она металась взад-вперед по комнате. Ей не терпелось поделиться с матерью своей радостью. Мама работала в дневную смену на фабрике, куда предстояло пойти и Сабе, и обычно возвращалась домой в половине шестого. Наконец, хлопнула входная дверь. Саба стремглав бросилась вниз, обняла мать и выпалила ей свою новость.

Только потом она поняла, что неправильно выбрала момент. Нужно было сначала напоить мать чаем. А тогда она была ужасно взвинчена и, мягко говоря, непредсказуема. К тому же ее реакция часто зависела от настроения мужа… Или, пожалуй, Сабе нужно было сначала поделиться с Тансу… Тан, с ее мудростью, помогла бы ей убедить мать.

Мать, в ужасном комбинезоне и зеленом платке, повязанном тюрбаном, выглядела усталой и некрасивой. Она взяла письмо из рук дочери и молча прочла его, сурово поджав губы. Потом прошла в переднюю комнату, сняла обувь и рявкнула: «Почему погас огонь в камине? Куда ты смотрела?»

Все еще держа в руке конверт, она сердито взглянула на дочь и почти с ненавистью заявила:

– Все, мое терпение иссякло. Это была последняя капля.

– Что? – воскликнула Саба.

– Ты никуда не поедешь!

Саба бросилась через кухню на задний двор, где они держали растопку. А когда вернулась, мать сидела у потухшего очага, а бабка что-то бормотала по-турецки, как всегда, когда волновалась или чего-то боялась.

– Дай сюда. – Джойс выхватила из рук дочери щепки и бумагу, бросила их в камин и пошевелила угли кочергой, стоявшей тут же в медном коробе.

– Ты устала, мама. – Саба пыталась прибегнуть к дипломатии. – Сейчас я принесу тебе чай, а потом ты прочтешь письмо еще раз.

– Я не хочу читать это проклятое письмо, – заорала мать. – Ты никуда не поедешь, пока отец не разрешит.

Бумага ярко вспыхнула от спички. Тансу, хмурясь и что-то бормоча по-турецки, заковыляла на кухню. Джойс так и сидела, тяжело дыша. Ее щеки ярко пылали от гнева.

Саба лишь ухудшила ситуацию, заявив, что для нее это шанс чего-то добиться в жизни и что даже мистер Чемберлен сказал по радио: все жители страны должны внести свой вклад в дело победы над врагом.

– Я достаточно делаю ради победы! – заорала Джойс. – Твоя сестра уехала к чужим людям, и неизвестно, когда сможет вернуться домой. Отца мы вообще не видим дома. Я работаю с утра до вечера на фабрике. И тебе тоже пора пойти туда, хватит дома бездельничать…

– Мама, я говорю не о тебе! – взвилась Саба. – Сейчас речь идет обо мне. Ведь ты сама говорила, что надо мечтать и стремиться, чтобы твои мечты сбывались! Разве нет?

– Ох, о чем ты говоришь! – Мать сдернула с головы тюрбан и швырнула на стол. – Я шутила. И вообще, мистер Чемберлен имел в виду другое. Ради победы не обязательно петь глупые песенки и задирать ноги.

Саба ошеломленно глядела на мать. Неужели она искренне верила в то, что говорила? Неужели перед ней та самая Джойс, которая в театре «Гайети» с громким смехом шла с дочкой по проходу зрительного зала, когда на спектакле «Белоснежка» на сцену позвали детей? Джойс возила ее на уроки бального танца, надевала балетки на ее пухленькие ножки. Всего лишь три месяца назад, перед концертом в госпитале, мать не спала до утра и шила красное платье в горошек, а неделю назад со слезами на глазах слушала, как Саба поет «Всю ночь» [24].