Элисон Уэйр - Брачная игра

Порою Елизавета удивлялась, в чем держится ее душа. Она почти ничего не ела. По ночам почти не спала, а если и забывалась тяжелым сном, то ей снились отрубленные головы и окровавленные топоры. Елизавета все чаще вспоминала о своей бедной матери. К Марии она не питала ни любви, ни жалости. Но королевы не должны оканчивать свои дни на эшафоте.

Бёрли, Уолсингем, Хаттон, Роберт и все остальные без конца убеждали Елизавету сделать последний шаг, которого от нее ждали народ и парламент. Советники были непреклонны. Напрасно Елизавета думала, что хоть Роберт ее пощадит. Но нет, он был столь же тверд, как и остальные.

– Если ты не подпишешь ей смертный приговор, это может стоить тебе доверия подданных, – предупреждал ее Роберт.

– А люди будут говорить, женская слабость мешает вам принимать решения, – сердито добавлял Бёрли.

– Если бы я родилась с выпуклостью, а не со впадиной между ног, вы бы не посмели так со мной говорить! – сердито возразила им Елизавета. – И нечего приплетать мне женскую слабость! Решение принимает не женщина, а королева. И я стремлюсь, чтобы мое решение было справедливым!

Несмотря на ее бурные словесные выплески, слезы, бессонные ночи и кошмарные сны, в начале декабря на лондонских улицах и площадях глашатаи выкрикивали слова обвинительного заключения, подытожившего вину Марии Стюарт. Люди встречали приговор ликованием. Опять звонили колокола, а ночью небо над городом было светлым от сотен праздничных костров.

Уолсингем составил текст смертного приговора. В тот же день Бёрли отнес его королеве.

– Подпишите, ваше величество, – произнес он тоном, не терпящим возражений.

– Дорогой Дух, не сейчас, – сказала она. – Дай мне время.

– Ваше величество, парламент одобрил приговор. Ее казнь неизбежна. Имейте же смелость взглянуть правде в лицо.

Советники проявляли редкую сплоченность.

– Подпишите! Подпишите! – не столько просили, сколько требовали они.

Затем Елизавете пришлось выдержать тяжелый разговор с шотландским и французским послами. Оба призывали ее помиловать Марию. Оба надеялись, что она не откажет просьбам двух дружественных стран.

А тут еще письмо от короля Якова, неведомо каким образом попавшее к ней. Этот юнец имел наглость написать ей: «Репутация Генриха Восьмого была безупречной, не считая его обыкновения казнить собственных жен». Письмо привело Елизавету в ярость. Ее отца жестоко обманывали. Он был жертвой придворных козней. И какая вообще может быть аналогия между казнями жен ее отца и предполагаемой казнью Марии? Мария – убийца, неисправимая заговорщица. Если бы ее руки дотянулись до Елизаветы, она бы не церемонилась и не терзалась угрызениями совести. Видно, Яков умом пошел в мамашу!

– Неужели ты не понимаешь? – удивился Роберт. – Протест – это так, для вида. Якова волнует не жизнь матери, а возможность наследования английского трона. Он пишет, что честь не позволяет ему просить о помиловании матери. В это слабо верится.

– Однако кое-кто из шотландских лордов угрожает мне войной, если я казню Марию, – с нескрываемой тревогой сказала Елизавета.

– Ваше величество, не принимайте всерьез письмо короля, – посоветовал Бёрли. – Помните слова их посла. Тот сказал, что в этой смерти нет жала. А посол знает, чту говорит.

Это было самое мучительное решение в ее жизни. Елизавета знала (и Бог тоже), как велит ей поступить долг, но не могла заставить себя росчерком пера обречь Марию на смерть. Елизавета мучилась дни и ночи напролет, всерьез боясь сойти с ума, и ощущала себя безмерно одинокой. Из-за Марии она как будто лишилась близких людей. Все ждали только одного – когда она подпишет приговор. Проходила неделя за неделей. Запас убедительных возражений неумолимо таял. Елизавета устала повторять свои возражения. Душевный покой превратился в недосягаемую мечту. Слезы всегда были где-то близко, готовые в любой момент хлынуть безудержным потоком. У Елизаветы пропал аппетит, отчего она сильно похудела. Спала лишь урывками. Хуже всего, что ее начали мучить головные боли, которые за последние недели значительно усилились. Елизавета чувствовала, что больна, однако боялась в этом признаваться. Еще подумают, что она стареет, дряхлеет и уже не в состоянии заниматься государственными делами.

«Что же мне делать?» – без конца спрашивала она себя и не находила ответа.

Рождества Елизавета почти не заметила. Все еще пытаясь выиграть время, она велела Бёрли составить новый приговор, взяв за основу первоначальный текст Уолсингема. Бёрли быстро исполнил приказ и передал бумагу на хранение ее секретарю Дэвисону. Елизавета убеждала себя, что не подпишет приговор, однако в ее душе крепла ненависть к Марии. Мало того что «дорогая сестра» замышляла ее убить, сейчас Мария косвенно мучила Елизавету необходимостью решать ее участь. К своему удивлению, Елизавета начала уже без содрогания думать о казни Марии.