Михаил Веллер - Приключения майора Звягина. Роман воспитания

Они миновали памятник Пржевальскому, и Звягин невольно подумал, как тосковал и угас Пржевальский, когда путешествия и открытия остались позади.

— Пессимистично ты смотришь на вещи, — недовольно сказал он.

— Я среди алкоголиков — семь часов ежедневно, — отозвался нарколог. — И для большинства из них был бы спасением сухой закон и двенадцатичасовой рабочий день с одним выходным в неделю.

— Призываешь назад в пещеры?

— Понимаешь, в основном это люди духовно слабые. Не умеющие в жизни быть счастливыми. Не имеющие реальной высокой цели, не испытывающие потребности в борьбе и победе. Ощущения, которые энергичный человек получает от действий, они испытывают искусственно, от опьянения.

— Но существует масса интересных занятий!

— Им неинтересно. Не получают тех ощущений.

— А что делать?

— А я откуда знаю? — спросил нарколог. — Процент стабильно излеченных оставляет желать лучшего.

— Ты хочешь сказать, что мы вовсе не умеем лечить алкоголизм?

— Это полбеды. Мы не в силах изменить психику личности, которая и предрасполагает человека к алкоголизму.

— То есть заболевший алкоголизмом — алкоголиком и умрет?

— В большинстве случаев — бесспорно. Сколько лет твоему парню? Тридцать четыре? Автослесарь, калымная работа; добрый человек… Один раз уже лечился — без толку? Боюсь, что ничего тут не поделать…

— А если у него возникнет очень сильное желание?

— В принципе тогда возможно. Но откуда ему взяться? И надолго ли? Он из тех, кто плывет по течению, ему ничего особенно не хочется, середнячок, которому некуда приложить излишек силенок…

— Это становится интересным… — задумчиво проговорил Звягин.

Есть такие люди: достаточно назвать им что-то невозможным, и они не успокоятся, пока не разобьют себе лоб или убедятся в обратном. Встречаются такие люди сравнительно редко, и их вроде бы трудная жизнь на самом деле счастлива: им интересно жить, а легкий характер позволяет не огорчаться по пустякам.

У каждого человека свои слабости. Слабостью Звягина было соваться в чужие дела. В силу отменного упрямства и энергичности характера он не терпел нерешенных проблем, а поскольку своих нерешенных проблем по этой причине у него не было, то приходилось довольствоваться чужими.

Результаты бывали разительны, ибо бороться с чужой бедой всегда легче, чем с собственной.

На слово никому не веря, Звягин набрал дома у нарколога портфель литературы и к ночи, доцеживая второй литр холодного молока и отшвыривая последнюю книгу, убедился в правоте его слов… То есть «убедился в правоте» означает лишь, что он выяснил совпадение услышанного с написанным, но отнюдь не согласился с этим лично.

Огромный интерес вызвали у дочки популярные брошюры, где повествовалось, что люди могут пить: буквально все, что горит и льется. Последствия были ужасны: слепли и впадали в паралич, травились семьями и умирали бригадами — разворачивалась какая-то хроника самоистребления вопреки инстинкту самосохранения и здравому смыслу.

— Ты решил поменять свою хирургию-реанимацию на борьбу с пьянством? — невинно полюбопытствовала она. — У нас мальчишки тоже иногда выпивают.

— В восьмом классе? — мрачно спросил Звягин.

— Они считают, что уже взрослые… — отвечала дочь с высокомерной снисходительностью юной девушки к сверстникам.

— Ирочка, — позвал Звягин жену, — подбери мне литературу по пьянству.

— Что?! — У жены сломался красный карандаш, которым она подчеркивала ошибки в тетрадях, по старинке не доверяя фломастеру.

— Художественную, — уточнил Звягин, показывая на стеллажи.

Жена сопоставила его давешнее опоздание, телефонный звонок насчет пьяницы, груду книг на журнальном столике, четыре бутылки из-под молока; и тут Звягин, подтверждая худшие ее подозрения, замурлыкал «Турецкий марш», что было уже признаком совершенно безошибочным.

— Опять разворачиваешь свою благотворительную деятельность? — посетовала она. — Пьяненьких жалеть будем, носики им утирать?

— Ты меня знаешь, — укорил Звягин, — я человек жестокий, холодный и, в общем, ко всему равнодушный. (За своей дверью фыркнула дочь.) — Будь моя воля, всех алкашей я бы изолировал от общества, ввел на спиртное карточную систему, и дело с концом.

— Что ж тебе мешает? — высунулась дочь.

— У меня специальность другая, — объяснил Звягин.

Ночью он сидел на кухне и читал «Джон Ячменное Зерно» и «Буйный характер Алоизия Пенкербена» Джека Лондона, «Мою жизнь» Гиляровского, «Серую мышь» Липатова и отмеченные галочкой рассказы Чехова. Потом принес из большой комнаты, с верхней полки стеллажа, широкий блокнот (именуемый в доме «Красной Книгой»), перелистал задумчиво, улыбаясь и подмигивая старым записям, и принялся обмозговывать кое-какие соображения, набрасывая пометки черными чернилами. Накатывало знакомое состояние, ни с чем не сравнимое: будущие события воочию разворачивались перед ним, жизнь была увлекательна и полна напряжения. И по мере того, как выстраивались пункты, он наливался веселой и крепкой боевой злобой.