Михаил Веллер - Приключения майора Звягина. Роман воспитания

— Кто? — спросила жена.

— Да кто угодно, — сказал Звягин. — Хоть мы с тобой.

Снял с журнального столика стопу книг и расставил их на полках.

— А что будет с мальчиком дальше, как ты думаешь?

— Врач — не нянька. Не могу же я интересоваться судьбами всех больных бесконечно. У меня их десяток за дежурство бывает.

— Леня, цинизм тебе не удается…

— Папе все удается, — заступилась дочка.

— Папа у нас крупный специалист по просовыванию верблюда через игольное ушко, — с неизъяснимой улыбкой сказала жена.

— Я пошел спать, — решительно объявил Звягин.

Шлепнувшись в постель, он прокричал из спальни:

— А верблюдом, чтоб ты знала, назывался канат для швартовки судов. Так же как маленький якорь до сих пор называется кошкой.

Спальня вокруг него заструилась, волна плеснула у ног, в берег вцепилась голубоглазая сиамская кошка, за нее держался важный двугорбый верблюд, а за верблюдом с шорохом въехал килем в песок крутобокий финикийский корабль под полосатым квадратным парусом: палуба полна знакомых лиц, а у мачты стоит Матвей и записывает тростниковой палочкой на свитке папируса основы интенсивной терапии, которые диктует ему Звягин, засевший в тенистом кусте… Засыпал Звягин мгновенно.

Жестокое лукавство Звягина может быть понятно лишь посвященным: в ампуле строфантина один кубик, и если ввести в вену не четверть и постепенно, а весь кубик и сразу, то любое сердце встанет, как милое; в медицине есть немало нюансов, необнаруживаемых никакой патанатомией и судмедэкспертизой. Похоже, что он сказал — то и сделал.

Фраза беззастенчиво заимствована Звягиным из «Собора Парижской Богоматери» при подготовке этой сцены.