Дэвид Лодж - Райские новости

Что она во мне нашла? Позднее я часто спрашивал себя об этом. Ей было тридцать пять, она отчаянно хотела замуж, вероятно — обзавестись детьми. Приходится признать, что Дафна не была физически привлекательной в модном современном вкусе, возможно, вообще ни в каком, хотя, когда мы познакомились, это не приходило мне в голову, ибо я давно уже приучил себя не рассматривать женщину как сексуальный объект. Она была высокой, грузноватой и выглядела гораздо интереснее в больничной форме, чем в обычной одежде. Кожа у нее была бледная, лицо широкое, с намеком на двойной подбородок. Острый нос, маленький рот с тонкими губами, которые она обычно поджимала в строгую прямую линию, особенно на работе (Дафна командовала в своем отделении с диктаторской властностью, и молоденькие сестры, находившиеся под ее началом, взирали на нее с уважением и — я не мог этого не заметить — долей неприязни). Но когда мы были вдвоем, она иногда позволяла себе улыбнуться, обнажая два ряда острых белых зубов и розовый заостренный язычок, которым быстро проводила по губам, и, по мере того как росла наша близость, я находил это движение довольно возбуждающим в чувственном плане. Но Дафна явно не относилась к числу соблазнительных женщин, как я — к числу соблазнительных мужчин. Ни один из нас не получил бы высоких оценок по части того, что Шелдрейк называет привлекательностью. Возможно, именно это и натолкнуло ее на мысль, что мы созданы друг для друга.

И вот наступил день ланча, рокового ланча у нее дома — в маленькой квартирке в частном доме. В таких домах живут бездетные пары или молодые одинокие люди свободных профессий: фикус в вестибюле, застланные коврами коридоры, и самый громкий звук — жужжание лифта. Был промозглый февральский день, из низких серых облаков сыпал мелкий дождь. С порога квартира Дафны казалась теплой и манящей — как и сама Дафна. Она надела мягкое бархатное платье, которого я до этого не видел, а ее свежевымытые волосы, которые она обычно убирала в довольно тугой пучок на затылке, были распущены, и от них пахло ароматизированным шампунем. Дафна, казалось, тоже была приятно удивлена моей внешностью: я облачился в пуловер и вельветовые брюки, она впервые видела меня не в церковном черном одеянии. «Так ты выглядишь моложе», — сказала она, а я спросил: «Значит, обычно я выгляжу старым?», и мы рассмеялись, а ее розовый язычок скользнул по губам этим ее кошачьим кокетливым движением.

Мы оба немного смущались, но стаканчик шерри [68] Шерри — английское название хереса. перед ланчем слегка ослабил нашу скованность, а бутылка вина, поданная к столу, рассеяла её окончательно. Мы разговаривали более свободно, более заинтересованно, чем когда-либо ранее. Не помню, что мы ели, помню только, что пища была легкой и вкусной и несравненно лучше жирного тушеного мяса Агги. После ланча мы пили кофе, сидя рядом на диване, который Дафна подвинула к камину, одному из тех газовых каминов, что на удивление убедительно имитируют обычные, и разговаривали. Мы все говорили, а зимний день перешел в сумерки, и в комнате становилось все темнее и темнее. В какой-то момент Дафна хотела включить лампу, но я ее остановил. Меня охватило неодолимое желание рассказать ей о себе всю правду, и сделать это казалось легче в полумраке, словно комната превратилась в исповедальню. «Мне нужно кое-что сказать тебе, — начал я. — Я больше не могу наставлять тебя, поскольку, понимаешь, я больше ни во что это не верю, продолжать было бы ошибкой, вероломством во всех смыслах. Ну вот, признание сделано, и ты — единственный человек в мире, которому я открылся».

В свете камина я увидел, как возбужденно расширились ее глаза. Она взяла меня за руку и сжала ее. «Я очень тронута, Бернард, — произнесла она (мы уже несколько недель были на ты). — Я знаю, как это важно для тебя, как много значит. Для меня большая честь услышать твое признание».

Несколько минут мы посидели в торжественной тишине, глядя на огонь. Затем, пока Дафна все еще сжимала мою ладонь, я поведал ей всю историю, более или менее так, как рассказал ее здесь. И в конце добавил: «Поэтому теперь я должен передать тебя Томасу. Он еще несколько неопытен, но намерения у него добрые».

«Не говори ерунды», — сказала она и, наклонившись, поцеловала меня в губы, словно хотела заставить замолчать, что, естественно, и произошло.

Понедельник, 14-е

Сегодня утром встретился с адвокатом Урсулы мистером Беллуччи. Его контора находится в центральном Гонолулу, так они его называют, — финансовом и деловом районе. Как и Вайкики, он кажется слегка нереальным, словно его выстроили вчера и могут за ночь демонтировать и убрать, чтобы завтра воздвигнуть что-нибудь совершенно другое. Сворачиваете с довольно неряшливого участка бульвара Ала-Моана, через милю после торгового центра, ставите машину в многоэтажном гараже и, выйдя с другой стороны, попадаете в лабиринт пешеходных улиц и площадей, соединяющих элегантные высотные здания, сбивающие с толку своей похожестью: все из одинаковой нержавеющей стали, тонированных стекол и глазурованного кирпича. Помещения контор щедро обиты деревянными панелями и от стены до стены застланы коврами, охлаждаются безжалостными кондиционерами и затенены жалюзи поверх тонированных стекол, так что, попав внутрь с раскаленного, ярко освещенного тротуара, с трудом веришь, что ты по-прежнему на Гавайях. Возможно, это делается нарочно, чтобы создать искусственный микроклимат, способствующий работе, и преодолеть апатию тропиков. Действительно, было похоже, что Беллуччи и его подчиненные играют роли, изображая жизнь конторы в некоей коммерческой столице Северного полушария. Сам он был в костюме-тройке и при галстуке; его секретарша — в платье с немилосердно длинными рукавами, в чулках и туфлях на высоких каблуках. В своих слаксах и спортивной рубашке я чувствовал себя одетым небрежно и не по-деловому.