Густав Барта - Венгрия за границами Венгрии

Будто не сознавая всех своих достоинств, она продолжала кротко меня отчитывать:

— Признаться, господин, вы поставили меня в неловкое положение. Я ведь вам ясно написала: предложение не актуально! А вы так неожиданно сюда заявляетесь! Я бы вам хоть ноги омыла, как это приличествует, когда принимаешь гостя издалека… Только у нас ведь даже воды нет. Проклятый лес выпивает все до последней капли.

— Вода? Ну, с этим проблем не будет… — пробормотал я.

Сохранившиеся четыре улочки Вишны Яблоницы сходились на пыльной рыночной площади, в центре которой стоял высохший городской колодец, а за ним освещенная лучами заходящего солнца капелла святой Ванелизы. Крест на её куполе покосился, штукатурка обвалилась, ворота заросли сорняками, на ступенях пробилось несколько молодых берез, а вокруг стен в неровном свете приближающихся сумерек кружили легкие облачка пыли и запустения.

— Все будет хорошо! Вот увидите, нас ждут великие дела! — и я широким жестом пригласил ее проследовать за мной на площадь. Она пошла со скучающим видом, иногда останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Мы обошли вокруг крохотной капеллы святой Ванелизы. При каждой остановке я задерживал взгляд на её пухлой шейке, но лишь настолько, чтобы она заметила моё внимание. Этого достаточно, я не собираюсь бросаться с места в карьер. «Сейчас я откланяюсь, — думал я, а она потом в одиночестве на своём ложе обдумает мой краткий визит, и с замиранием сердца будет ожидать моего возвращения».

— Уж не задумали ли вы чего? — спросила она подозрительно — а то ведь поди пойми эту современную молодёжь….

— Да, я как раз думал, какой подарок привезти многоуважаемой госпоже, когда через несколько дней вернусь сюда с техническими наработками и небольшим бюджетом. Прошу вас, скажите, чего бы вам хотелось. Дар, который вы с удовольствием приняли бы в знак уважения от искреннего почитателя.

— Ох, и сомневаюсь я, что вы еще сюда вернётесь… Впрочем, если вас это не затруднит, мне не помешали бы новые сандалии. Видите, эти уже совсем износились. А сапожника мы еще в прошлом году похоронили.

— Какие разговоры! Скажите только размер.

— У нас в Яблонице еще не ввели эту систему. Но я могу обвести ногу карандашом на бумаге.

— Что вы! Ни в коем случае! Вот что мы сделаем. — И я достал чистейший молочно-белый полотняный платок и аккуратно расстелил его на лестнице капеллы святой Ванелизы. Потом взял в руки прохладную ступню Мелиссы Богданович, и, расстегнув застёжку сандалии, осторожно поставил её ногу на платок:

— Вот так! А то бумага, карандаш… Мы же не в каменном веке живём, в самом деле! — На ткани платка остался легкий отпечаток ступни, с загадочными оттенками рельефа. Бледно-розового и бежевого цветов, из какой-то таинственной субстанции, похожей на её кожу. О, эта изящная женская ножка! Как у нас говорят: «она достойна целого мира», эта ножка мадам Мелиссы Богданович. Чтобы просушить след, я помахал платком у нее перед носом, потом, аккуратно сложив, положил его в карман.

Мы еще немного побродили вокруг капеллы, и я заметил на другой стороне площади какого-то человека. Он расхаживал взад-вперед и что-то яростно черкал в блокноте. Невысокий, бледный, полноватый тип, с кудрявыми волосами, в серых штанах, зеленом свитере и с жёлтой ватой в ушах. От него пахло лекарствами.

— Что это за карлик? — поинтересовался я.

— Это товарищ Акимовте, наш уполномоченный, писарь и конторщик. Он фиксирует для потомков историю нашего города.

— Ну, тогда ему найдется, о чем начирикать, — захихикал я, — теперь-то уж точно!

Прокашлявшись, я начал свою речь:

— Вон там, пожалуй, построим небольшую парковку, как вам такая идея? А рядом миленький отельчик, — его можно будет потом расширить, когда появится спрос. У входа в капеллу — магазин с сувенирами и привлекательным ассортиментом, чтобы выздоровевшие больные ходили за покупками в своё удовольствие. Вы спрашиваете, что за больные? Ну, так наши дорогие больные, которые скоро будут совершать сюда паломничества, чтобы выпить воды из источника у капеллы святой Ванелизы.

И чтобы она убедилась, что всё это не пустые слова, в безнадёжной тишине опустевшего города, которую лишь изредка нарушало жужжание мух, послышалось журчание воды из только что забившего ключа. На ступенях капеллы святой Ванелизы заблестели бриллиантовые струи кристально чистого ручейка. Поблескивая на солнце, он неуверенно выкатился из-под двери, прожурчал по лестнице, набирая силу потек меж камней — и вот поток воды уже с грохотом устремился в долину.