Марк Леви - Где ты?

Новогодним вечером Филипп зашел за Мэри к ней домой. Они собирались пойти на вечеринку, которую устраивала ее редакция на тридцать третьем этаже башни-небоскреба рядом с «Нью-Йорк тайме». Мэри облачилась в черное вечернее платье, накинула на плечи шелковую шаль, а сверху надела пальто. У обоих было хорошее настроение, и, хотя они отлично понимали, что в новогоднюю ночь до Таймс-сквер им придется добираться пешком, время от времени они оборачивались, тщетно пытаясь поймать такси. Ночь стояла ясная, теплая. Мэри молча улыбалась, а Филипп с жаром рассказывал ей о трудностях рекламного бизнеса. Они остановились у светофора на переходе через 15-ю улицу.

— Я слишком много болтаю, да?

— А что, у меня скучающий вид? — ответила она вопросом на вопрос.

— Для этого ты слишком хорошо воспитана. Извини, я просто выплескиваю скопившиеся за неделю слова. Я столько вкалывал, что почти и не разговаривал.

Внутри было не протолкнуться: в редакционном офисе собралось около трехсот человек, и празднование уже шло полным ходом. Целая бригада официантов сбивалась с ног, поднося еду к буфету, осаждаемому толпой. По большей части эти воины, облаченные в белые ливреи, были вынуждены возвращаться с полдороги, поскольку их подносы пустели прежде, чем они успевали добраться до цели. Разговаривать, слушать и даже танцевать в такой толкучке было совершенно невозможно. Два часа спустя Мэри помахала Филиппу, который беседовал с кем-то в нескольких метрах от нее. Он не разобрал, что она сказала, но ее палец указывал в единственно значимом направлении — на выход! Филипп кивком показал, что понял, и начал продвигаться к двери. Через пятнадцать минут они встретились у гардероба. Царившая в коридоре тишина их оглушила. Филипп нажал на кнопку центрального лифта, а Мэри направилась к огромным окнам, откуда открывался вид на город.

— С чего ты взял, что придет именно этот, а не левый или правый?

— Ни с чего, просто привычка. И потом, какой бы лифт ни пришел, посередине мне до любого из них одинаково близко…

Не успел он договорить, как на панели над его головой зажегся зеленый огонек и раздался звонок.

— Видишь, я угадал!

Мэри не шевельнулась. Она стояла, прижавшись лбом к стеклу. Филипп дал лифту закрыться и тоже подошел к окну. Не сводя глаз с улицы, она вложила свою руку ему в ладонь.

— С Новым годом, — сказала она.

— Да мы уже полчаса назад друг друга поздравили!

— Примерно в это же время в прошлый Новый год ты нашел меня, и тогда мы тоже пробирались сквозь толпу, только там, внизу, а не здесь. Вот, пожалуй, и вся разница. Но вообще-то мне жаловаться не на что, с тех пор мы поднялись на тридцать три этажа!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Филипп, вот уже год как мы ужинаем вместе три раза в неделю, год как ты рассказываешь мне всякую всячину, а я — тебе. За этот год мы обошли все улицы Сохо, Виллиджа, Нохо, а однажды в воскресенье добрались даже до моста Трайборо. Должно быть, мы пересидели на всех скамейках на Вашингтон-сквер, перепробовали все поздние завтраки в нижней части города, выпили во всех барах, и в конце каждого вечера ты неизменно провожаешь меня до дома и с этой своей смущенной улыбочкой убываешь. И каждый раз, когда твой силуэт исчезает за углом, у меня сжимается сердце. По-моему, я уже хорошо знаю дорогу, и ты можешь позволить мне возвращаться домой одной.

— Ты не хочешь, чтобы мы встречались?

— Филипп, я неравнодушна к тебе и не могу поверить, что ты этого не видишь! Когда же ты наконец перестанешь думать только о себе? Это тебе решать, прекращать или нет наши отношения, если они, конечно, вообще существуют! Не можешь же ты быть до такой степени слеп!

— Я причинил тебе боль?

Мэри глубоко вдохнула, подняла лицо к потолку и тихо выдохнула:

— Нет, это сейчас ты делаешь мне больно. Вызови этот чертов лифт, пожалуйста!

Филипп растерянно подчинился, и двери лифта тут же распахнулись.

— Слава тебе господи! — выговорила она. — У меня аж дыхание перехватило!

Она проскользнула в кабину. Филипп придержал двери, не зная, что ему делать и что сказать.

— Дай мне спокойно уйти, Филипп! — взмолилась она. — Я обожаю, когда ты валяешь дурака, но сейчас твоя глупость граничит с жестокостью!

Она оттолкнула его, и двери закрылись. Филипп вернулся к окну, словно желая увидеть, как она выходит из здания, проводить ее взглядом. Усевшись на подоконник, он уставился на копошащийся внизу людской муравейник.