Максим Лаврентьев - Любовь, или Мой дом (сборник)

В прихожей сразу поворачиваю направо, и вот я уже перед двенадцатиметровой, так называемой маленькой комнатой, где сейчас спит мама. Не буду ее будить, она устала, придя с работы. Мама – музыкальный работник в детском саду. Осторожно загляну в комнату. В ней почти все изменилось с тех пор, как мы тут жили втроем: папа, мама и я. На месте комода стоял раздвижной диван. Впрочем, он перемещался по комнате, оказываясь и у противоположной стены. Когда диван раздвигали на ночь, его подушки укладывали горизонтально, и позади них открывалась лакированная черная доска. Одно из сильнейших воспоминаний детства у меня сохранилось именно об этой доске. История жутко таинственная.

Ребенком я спал обыкновенно в кровати с мамой, лежа у стенки. И вот однажды я долго не мог уснуть. А надо сказать, что в то время окно на ночь всегда зашторивали, при этом шторы скрепляли посередине булавкой. Занавешивать окно приходилось потому, что с крыши противоположного дома в нашу сторону с вечера до утра светил мощный прожектор – в начале восьмидесятых их установили по всей Москве, чтобы, вероятно, усложнить жизнь хулиганам и грабителям. Но больше, как всегда, страдали честные граждане, вынужденные подчас отходить ко сну подобно театральному Гамлету, умирающему на сцене в свете софитов. Когда обе шторы схватывались булавкой, выше места соединения образовывался небольшой треугольник, через который продолжал проникать в комнату свет с улицы. Так вот, я долго лежал без сна, отвернувшись к стене, и смотрел на светлый треугольник, отражавшийся лакированной поверхностью черной доски. Вдруг мое внимание привлекла тень, появившаяся в треугольнике. Я насторожился. Тень исчезла, но вскоре появилась снова. И снова. И снова. Она двигалась по треугольнику сначала в одну, а потом в другую сторону. Я начал присматриваться и постепенно различил, как мне показалось, старушечий силуэт. Старуха (почему-то я был уверен, что старуха злая) как будто бы ходила туда-сюда, скрываясь то за правой, то за левой шторой. Конечно, я взглянул на окно. Но там никакой тени не было. Я переводил взгляд с окна на его отражение – старуха продолжала ходить. Маршрут ее движения не менялся: скрывшись за шторой, она пропадала на несколько секунд, а потом разворачивалась, так что ее огромный нос вскоре показывался обращенным уже в противоположную сторону. Я сел на постели и тут уже испугался по-настоящему: в тот момент, когда в отражении старуха скрылась за одной из штор, на стене комнаты, куда падал свет из треугольника, вдруг сбоку вынырнул еще один силуэт, на этот раз анфас, будто старуха заглядывала в комнату. Несколько часов я из-под одеяла наблюдал шествие проклятой ведьмы, укрываясь с головой всякий раз, когда она пропадала за шторой, чтобы – я знал! – снова заглянуть в комнату. Постепенно страх сменился усталостью, и я уснул.

Не приснилась ли мне старуха? На этот вопрос я и сейчас не прочь получить ответ. В пользу сна или разыгравшегося воображения говорят два факта. Факт первый: узор на ковре мне в ту пору иногда представлялся лукавой мордой дракона. Кстати, о ковре. Он давно уже исчез, над маминой кроватью сейчас висит другой, ничем, кроме размера, не примечательный. А на том, исчезнувшем, ковре я подростком обнаружил странную деталь орнамента. Мне уже было известно, что на центральной части ковра, на так называемом медальоне, по идущей с древности традиции изображалось строение триединого мира: Верхний, Срединный, то есть наш, и Нижний. То, что я принимал за глаза дракона, были Верхний и Нижний миры, просто ковер висел на стене горизонтально. Срединный мир между ними стал драконьей пастью. Но вот обнаружить на обыкновенном советском ковре вместо непонятного прежде орнамента по краям несколько вполне себе канонических будд, сидящих на лотосах в соответствующей позе, я не был готов. Однако эти будды действительно были там. И я теперь уже не удивляюсь, замечая их на чужих коврах, когда прихожу к кому-нибудь в гости.

Факт второй: однажды папа рассказал мне на сон грядущий историю о птице, чем сильно меня напугал. По словам папы, когда часы в гостиной бьют полночь, прилетает огромная черная птица, садится на форточку в нашей комнате и смотрит, есть ли тут ребенок и спит ли он. Если ребенок спит, птица, тихо махая большими черными крыльями (тут папа показал, как птица это делает), улетает прочь. А если ребенок не спит, то птица берет его из кроватки и уносит с собой. Рассказав эту историю и поправив мне одеяло, папа со спокойной душой отправился смотреть телевизор, а я не мог уснуть до полуночи ни в тот раз, ни много ночей потом. Под одеялом, почти не смея дышать, я ждал прилета черной птицы. Наконец за закрытыми дверями били часы. Выждав для верности еще какое-то время, я откидывал одеяло и засыпал.