Сергей Герман - Фраер

В тот день Алик с круглыми глазами влетел в секцию, вытянул из ботинка выкидной нож, бросил его мне.

— Прибери. Меня менты в ШИЗО пакуют. Клок, сука докладную написал.

Только я успел спрятать выкидуху в матрас, зашёл Вася Мент. Увёл Алика в надзорку.

Вечером, чеченцы оттянули Клока в сторону, спросили. — Где Алик? Что случилось?

Клок сделал большие глаза, стал клясться мамой, что ничего не знает.

«Если ты сейчас промолчишь, то считай, что тебя уже нет»- пронеслось в моей голове.

Я поднялся с кровати и крикнул:

— Это же ты, сука кумовская, Алика сдал!

Вокруг нас образовалась плотная тишина.

Клок сорвался с места. Выбежал в коридор. Через несколько минут в секцию зашли шныри, несколько бригадиров.

Кто — то ударил меня в лицо. Я упал, и прежде чем успел подняться, меня начали бить ногами. Я уткнулся лицом в ещё мокрый пол. Удары приходились на тело, руками я успевал лишь закрывать голову. Запомнились пудовые зэковские ботинки с тупыми носами. Я был уверен, это Клок. Он все время норовил пнуть меня по голове.

Потом, уже через много лет после освобождения я читал воспоминания Вадима Туманова, много лет отсидевшего на Колыме и ставшего первым советским миллионером. Он писал о том, что и сам каким то образом за мгновенье до удара даже через ватник или бушлат безошибочно чувствовал, куда он придется, Подтверждаю, так и есть.

Уворачиваясь от ударов я крутился как уж, боясь, что уже не встану.

Никто, ни мужики, ни блатные не вмешивался.

Чеченцы тоже стояли в стороне, зыркали по сторонам. Что — то гырчали по своему.

Я чувствовал себя беспомощно и мерзко. Лицо было разбито, зубы покрошены, болели рёбра.

Клок улыбался.

— Ой! Что это с тобой? Упал? — Спрашивал он с притворным испугом.

Во рту у меня скопилась кровь. Я сплюнул на пол.

— Ладно, — сказал я, — ты не переживай. Мы разберёмся, — и вышел из барака.

Рядом с Виталиком сидели Миша Колобок и незнакомый чернявый парень, баюкающий руку, со скукоженными пальцами. На нём была чёрная футболка с вырезом на груди. Из выреза выглядывал белый алюминиевый крестик.

Ребята собирались чифирить. Над закопчённой кружкой поднималась жёлтая пенная шапка.

Колобок перелил чай.

— Кто тебя? — спросил Виталик.

— Козлы. — Ответил я — Клок и шныри.

Чернявый протянул мне кружку. — Ну давай сейчас чифирнём и сходим.

Миша Колобок промолчал.

Я спросил чернявого, кивая на руку.

— Не помешает?

Виталик засмеялся.

— Ни в коей мере. Женя работает ногами примерно также, как ты кулаками. Женя, покажь!

Парень усмехнулся, скинул с ноги ботинок и совершенно не напрягаясь почесал большим пальцем ноги у себя за ухом.

Я уважительно кивнул головой.

— Да-ааа! Мастерство не пропьёшь.

Чифирнуть мне не дали. Через несколько минут в коридоре раздался топот сапог.

Вася — Мент поманил меня пальцем. — Пошли. ШИЗО по тебе плачет!

Предупредил. — Шаг вправо, шаг влево — считается побег. Бью дубиналом. Больно! Без предупреждения!

Виталик сунул мне в карман спичечный коробок. Буркнул:

— Там мойка. Аккуратней!

ШИЗО — это штрафной изолятор. Тюрьма в тюрьме, которая всегда заполнена непослушными осужденными. Кича! Кандей!

Некоторые из сидельцев проводят здесь большую часть срока, приобретая интеллигентную бледность кожи и туберкулез.

Переступив порог я огляделся. Осматривать особенно было нечего. Слева и справа нары, из толстых замызганных досок, пристёгнутые к стене железной цепью. У двери параша. У окна — железный стол и две табуретки, прикованные к полу.

Я кручу между пальцами спичечный коробок. Мне удалось спрятать его на шмоне. Под наклеенной этикеткой там спрятана половинка безопасного лезвия. Им можно в течение секунды вскрыть себе вены или располосовать чью — нибудь морду. Учитывая, что отрядным козлам я не глянулся, исключать такое развитие событий было нельзя.

Поздняя осень. По стеклу за решёткой стекают косые капли дождя.

Ночью в камере холодно. Штрафной изолятор специально строили так, чтобы нём всегда было холодно и сыро. Кругом бетон, пол, стены. Строили на совесть, цемента не жалели. Бетон хранит в себе холод и боль.

Нечем накрыться, нечего подстелить. Все теплое из одежды, отобрали перед тем, как посадить в изолятор.

Одиночество, перемешанное с кромешной тишиной, добавляет холода. Он напитал эти полы, ржавые решетки на окнах так, что сочится из каждого угла серых морщинистых стен.