Борис Васильев - Глухомань

— Где?

— Ну, естественно, в спортлагере, где же еще?

— Нет, — твердо сказал я и даже, помнится, строго поднялся с места и строго сдвинул брови.

— Да, — тихо и спокойно сказала она и подошла вплотную. — Тебе интересно узнать, кто убил Метелькина? Тебе интересно, почему погибла Светлана? Тебе необходимо узнать все, все их тайны! А все девчонки на свете болтливы, как сороки, особенно когда хватят пару рюмочек. А откровенно болтать они будут только в своем кругу, и только я, я одна могу поддерживать их современный треп!

— Ты для них — не своя, — тупо продолжал сопротивляться я.

— Меня приглашает сам штандартенфюрер или как там у них это называется! Сама Ирочка, а это и есть удостоверение, что я для них — своя от каблучков до прически. О, кстати — о паричке! Я его непременно водружу сегодня на свою рыжую голову. Завистливые девчонки болтают еще больше ради самоутверждения.

Действительно, Танечка получала исключительный шанс услышать если не факты, то слухи, которые бешено циркулируют в девичьем пространстве. Спортлагерь был в определенном смысле закрытой зоной, свободный выход из которой разрешался только младшему командному составу или, по определению Танечки, местным штандартенфюрерам. Конечно, существовал определенный риск, как Танечка распорядится услышанными слухами, но я, поразмыслив, все же согласился с Танечкиными доводами, учитывая ее природное умение больше слушать, нежели говорить.

Танечка приоделась, напялила паричок на свои рыжие кудри и помчалась на место свидания, где ее ожидала машина с самой невестой. А я остался ждать и терзаться.

Впрочем, терзаться мне пришлось недолго, потому что заявился Валера. У его бригады оказалась ночная смена, чему он был весьма рад, во-первых, потому, что за ночные авралы больше платили, а во-вторых, потому, что сам он и до сей поры спал очень мало по причине первой рукопашной в Афгане, где ему пришлось задушить душмана.

Валерка принес с собой бутылку, и я спросил, не помешает ли она его ночной работе.

— Наоборот, крестный, — улыбнулся он. — Мы разгружаем какие-то сосуды с кислотой, и если, не дай бог, произойдет утечка, то спирт надежно прикроет меня от посторонних паров.

— Кому же понадобилась кислота в нашей Глухомани? — полюбопытствовал я.

— Тому самому АО «Астрахим», про которое упоминал Метелькин в разделе «Досье».

— А владельцем его является Тамара, — сказал я. — Сведения точные, сама мне похвасталась.

Валерий жарил яичницу на сале, чтобы сытости хватило до утра, и поэтому я не затевал с ним серьезного разговора. Я пока накрывал на стол, доставал из холодильника закуски, резал хлеб. Наконец Валерка объявил, что сковородка благородно шкворчит, и мы уселись за стол.

После первой рюмки я рассказал о звонке Зыкова, не вдаваясь в подробности его советов относительно игры в преферанс с высокой стоимостью вистов.

— Знаешь, что это означает? — спросил Валерий, выслушав мой весьма поверхностный рассказ. — Это означает, крестный, что Федор пересказал ему весь свой разговор с Андреем и упомянул о нашем присутствии.

Я был с ним согласен, но не ответил по той причине, что мне вдруг пришло в голову исповедаться перед Валерием о вагонах на заводском дворе и попросить его совета. Я размышлял, потому что еще не дозрел до такой откровенности. А дозрел я после третьей рюмки и все ему выложил. Про Кима, за спасение которого меня вынудили подписать договор, о своих моральных терзаниях и опасениях и о том, что сроки поджимают, на что Зыков особо обратил мое внимание.

— В хорошем ты дерьме оказался, крестный, — вздохнул Валерий, молча выслушав мои чистосердечные признания.

— Понимаю, — вздохнул и я.

— Ничего ты не понимаешь, — Валера тоже вздохнул. — Если ты не выполнишь условия договора, тебя устранят тем или иным способом. Либо пристрелят, что вряд ли, либо взорвут, что вполне вероятно. А если выполнишь, твой договор окажется на столе у глухоманского представителя ФСБ и двадцать лет каторги тебе обеспечено.

— И это я понимаю, почему и решил не просто поставить тебя в известность, но и попросить о помощи.

Я сказал это по возможности спокойным тоном, хотя вывод Валерия о пересылке моего договора (в единственном экземпляре!) в ФСБ до сей поры не приходил мне в голову. Валерка был прав: именно это они и имели в виду, подсунув мне этот высокий договор. Не потому, что им тогда не пришлось бы выплачивать большие деньги, а потому, что таким простейшим путем они навсегда избавлялись от единственного свидетеля. И меня обдало холодом, когда я сообразил, что выхода у меня нет. Но сдержал все страхи и эмоции при себе и спросил: