Уильям Сароян: Случайные встречи

Особенность тех, кого мы встречаем первым делом по прибытии на этот свет, та, что они такие, какие есть; имей мы право выбора, может, мы вовсе не стали бы с ними связываться. Наши встречи — случайные встречи.

Конечно, каждый из нас с двух до двенадцати лет пристально изучает этих людей, ставит под сомнение их право иметь к тебе какое-то отношение. Ведь ты — центр мироздания, оправдание всему, что было, высшее достижение всеобщих усилий, венец природы. Человек и сверхчеловек, если уж на то пошло.

Неужели это мои родители? Женщина, вздорная и взбалмошная, — моя мать? Мужчина, крикун с диким взглядом, — мой отец? Как могли такие люди оказаться моими близкими? Верно, где-то произошла чудовищная ошибка.

Конечно же, произошла.

И мысль об этой чудовищной ошибке преследует буквально каждого до тринадцати, а то и четырнадцати лет. Порой даже после тридцати ее не удается исправить, во всяком случае, хотя бы о ней забыть. То и дело видишь чудаков, которые до самой смерти из-за нее страдают.

Эти удивительные, ранимые натуры — гении. Но есть гении, которые испытывают чувство безграничного восхищения перед матерью и отцом. А если даже они не преисполнены восхищения, не испытывают к ним любви, то по крайней мере не остаются к ним безразличны, и им никогда не приходит в голову отделаться от своих родителей.

И эти гении — счастливчики, назовем их так, — как правило, самые гениальные.

Впрочем, чаще всего гении — те, кто не может или не хочет избавиться от ощущения, что он глупейшим образом стал жертвой всеобщей ошибки.

Потребность, внезапный порыв или упорное желание исправить ужасную ошибку и заставляют его творить, искать более совершенные формы изначального — всей этой каши, всей этой вселенной, если хотите, всей солнечной системы, всего мира, всего рода человеческого, всей истории заблуждений, неудач, безумия и смерти. Легенды, рассказы, драмы, религии, города, здания, дороги, корабли, музыка, танцы, хирургия, печатное слово, бумага, живопись, скульптура и все-все-все, как это ни назовешь, и есть то, с чем гений имеет дело и в чем себя проявляет.

Что он стремится исправить, одухотворив светом своим.

Конечно, это стремление — единственное наше богатство, а остальное, когда подводишь итог, много меньше, просто ничто: остальное прах, пыль, невидимые шлаковые груды ошибок и потерь величиной с солнечную систему.

Гениям удается совсем малое по сравнению с тем, чем одаряет нас природа, по сравнению со всем сущим, нашедшим свое место под солнцем; но это малое — единственное, о чем можно сказать, — оно воистину наше, его мы создали сами, оно останется после нас, после непрекращающихся усилий проявить себя в мире путем, изобретенным нами или дарованным природой всему воспроизводящему и продолжающемуся; а самое удивительное под солнцем — наша способность выжить и наше умение воссоздавать самих себя вот уже миллиарды лет — в том, что мы делаем руками своими, в Искусстве, детище безумных, наших сердитых мальчиков и дерзких девчонок, наших гениев, наших нигилистов, наших часто болеющих детей, жертв домашнего воспитания, — во всем, чем мы богаты, что называем культурой, цивилизацией, преходящей славой.

Каждый вправе спросить у бога, почему он таков, каков он есть, и почему ему выпала такая незавидная доля.

Если родителей выбирать не дано, то уж хоть выбирать бы людей, с которыми сталкиваешься в жизни, но нам отказано и в этом…

И родителей не выберешь, и от службы в армии, к примеру, тоже не отвертишься.

У каждого существа есть любимое существо, а если он разумное существо или счастливчик, то это любимое существо — он сам, даже если он этого не сознает, или притворяется, что не сознает, или клянется на Библии, что это вовсе не так, ибо его любимое существо, к примеру, Иисус Христос.

Но очень даже часто встречаются люди очень умные, очень интеллигентные, очень мудрые, умеющие разбираться в тайном механизме работы ума и души; и очень даже часто люди эти любят кроме себя, точнее, вместо себя еще кого-то.

Порой они любят какое-нибудь животное; разумеется, что для них оно — кто-то еще.

Вот, к примеру, собака, кто она такая? Собака — тот же владелец, верно? А кошка, кто она такая? Тоже владелец. А канарейка, кто такая канарейка? То же самое. Опять-таки получается, что твой любимец — ты сам, как уже давно подметил Д. Г. Лоуренс.

Ну а как быть с чудаками, которые держат удавов? С ними дело обстоит точно так же.