Уильям Сароян: Случайные встречи

Я ощущаю тоску по тем, кого встречал, но не запомнил, потому что если мы не помним людей, их нет на свете, а если кого-то, кого я встречал, нет на свете, для меня это ужасная потеря, неважно, страдает ли из-за этого он сам.

В Клубе авиаторов на Елисейских полях в 1959 году я встречал множество игроков, тех, кто приходит поглазеть и кто играет каждый вечер, встречал аристократов и зазывал, преступников и сыщиков, служащих Корсиканского казино, армян, негров-американцев, африканцев, азиатов, людей, в жилах которых понамешано разных кровей.

Я одалживал деньги всякому, кто решил поживиться за мой счет, но ни один не пришел ко мне потом сам, чтобы вернуть долг после того, как выиграл.

То и дело мне приходилось напоминать такому игроку, что не мешало бы вернуть должок, а он, бывало, изображал удивление и неловкость за свою короткую память и быстро возвращал деньги.

Иной спрашивал, сколько задолжал: тысячу или две, а когда я отвечал, что сто тысяч, говорил, что я ошибся, на самом деле всего тысячу, и протягивал купюру, которую, естественно, я не брал.

Один тип даже утверждал, будто одолжил деньги не у меня, а у мистера Хестатина из Голландии, ведь он всегда одалживает только у мистера Хестатина из Голландии. С какой стати вдруг понадобилось ему обращаться за помощью ко мне? Что до меня, я слыхом не слыхал о мистере Хестатине и по сей день не уверен, правильно ли пишу его фамилию.

Бывало, после напоминаний должник возвращал точную сумму, но делал это торопливо, давая мне понять, что у него нет охоты терять время на человека, который одалживает пустяки, а потом требует вернуть долг, будто это положено по закону, а если положено, что ж, он полностью подчиняется этому мелкому, дешевому, придирчивому закону.

Иногда он говорил, что непременно вернет долг, но только не сейчас, потому что возвращать деньги, когда везет в игре, — дурная примета. Потом, спустя час или два, когда он снова начинал проигрывать, он подходил ко мне, просил оказать ему любезность, одолжить еще сто тысяч франков и не считал это дурной приметой. И уходил страшно рассерженный, если я говорил, что сам проигрался и помочь ему не могу. Словом, давал понять, что только идиоты проигрывают в Корсиканском казино собственные деньги. А у него нет времени на идиотов.

Всю жизнь я забывал подобных людей, но, видно, не совсем забыл. Я помню их смутные, стертые тени — образцы комического поведения, и мне даже жаль их — ведь у них нет лиц.

Кто-то вечно просит кого-то начать все сначала и точно рассказать о произошедшем без добавлений и уточнений, будто добавления и уточнения не являются неотъемлемой частью самого происшествия. Особенно часто такое бывает на заседаниях суда.

И какой-нибудь адвокат, прошедший курс науки, говорит какому-нибудь поэту, который в школу-то никогда не ходил:

— Ну-с, господин Тутунджан, расскажите нам своими словами, что же случилось 1 января 1919 года, когда вы попали к себе домой на Эл-стрит, 248, между Сант-Бенито-стрит и Санта-Клара-стрит, утром в четыре часа четыре минуты и почувствовали запах дыма, что вы подумали, что вы сделали, скажите нам только это и больше ничего.

А поэт в отчаянии оглядывается по сторонам, словно хочет спросить: «Боже мой, откуда этот адвокат свалился на мою голову? Все советовали мне пойти к господину Чикенхоуку, вот я и пошел к господину Чикенхоуку, а не к нашему Карену Киумджану, а этот адвокат американец все уже сам сказал, а теперь хочет, чтобы я рассказал то, о чем он уже рассказал, да еще велит мне рассказывать своими словами, а ведь они вовсе не мои — они его слова».

У нас в семье есть адвокат, Арам из Битлиса, и я частенько узнаю о делах, которые слушаются в суде, и о чудном поведении свидетелей, обвинителей, судей, судебных заседателей. И очень скоро я понял, что буквально все одержимы идеей говорить прямо, не отклоняясь от сути, но это просто невозможно. Так не получается.

На самом деле, чем упорнее стараешься быть последовательным и называть вещи своими именами, тем больше запутываешься; и один армянин, проиграв дело, сказал: «Да, узел, его только топором теперь рубить».

Но идея сама по себе хороша. Если можешь говорить прямо, без прикрас — это замечательно.

Однако не так важно ясно изложить, что случилось, как ясно понять, что случилось, а это невозможно: причина обычно смехотворна.

Даже когда событие простое, очень трудно его точно описать, но если ваш дом горит — это не простое событие; впрочем, простых событий вообще не бывает.