Мира Джейкоб - Самоучитель танцев для лунатиков

– Черт! – воскликнул Акил.

Камала отошла от двери, и они увидели Томаса, согнувшегося над столом, словно вопросительный знак, и опустившего голову на руки.

– Идите к нему, – подтолкнула она детей.

Они приблизились к отцу. Даже на расстоянии от него исходили волны горя. Томас крутил в руках старый фотоальбом, в котором были детские фотографии – его и дяди Сунила. Амина хорошо их помнила. Пухлый младенец с узким пояском на талии – это Томас. Сунил на трехколесном велосипеде катается вокруг гранатового дерева. Аммачи и Аппачен стоят перед изогнутым капотом старого «амбассадора» – снято за два года до смерти деда от сердечного приступа. Аммачи позирует на веранде, на ее лице сияет улыбка, которой Амина ни разу не видела в жизни. Томас посмотрел на этот снимок, осторожно достал из пожелтевших уголков, удерживавших его на странице, а потом поднес к лицу.

– Привет, – сказал Акил.

Томас поднял на него покрасневшие глаза. Амина попыталась припомнить, когда она в последний раз видела отца в дневное время, но не смогла. И вот теперь он сидел за обеденным столом, охваченный безумным горем, с выражением глубокого страдания на лице.

– Мне очень жаль, – произнес Акил, и Амина повторила эту фразу за братом, хотя она казалась ей глупой и одновременно пугающей, слишком взрослой, слишком пустой.

– Ты не помнишь тот день, – тихо сказал Томас и снова взглянул на фотографию.

– Нет, – ответил Акил.

Он часто дышал – мелкими, едва заметными вдохами. На нижней губе блестела слюна.

Лицо отца дрогнуло, как будто это стало для него еще одной трагедией.

– А что это был за день, Томас? – спросила Камала тоном, которым разговаривала с детьми, когда те расшибали коленки или болели.

– День открытия клиники. Ей тут всего тридцать три.

На Аммачи было сари, возможно, яркого цвета, но на черно-белой фотографии оно выглядело темным. В тот день она надела жемчужные серьги, золотые браслеты, косу украшали цветы жасмина, однако ничто не могло затмить широкую улыбку – зубы ее сверкали, словно рассветная заря. За спиной гордо возвышался салемский дом. Веранда блестела, стены казались идеально белыми, как чистые листы бумаги. Узкий луч света в коридоре освещал вход в комнату, которая впоследствии перешла к Итти.

Комната Итти. Амина не сводила глаз с темного коридора. Итти был у себя в комнате, когда это случилось? Услышал ли он треск горящего дерева? Попытался ли спастись?

Видимо, она издала какой-то звук – сзади к ней подошла Камала и нежно обняла.

– Сгорели? – произнесла Амина вслух это ужасное слово, способное разрушить человека до основания, уничтожить все, что помогает ему сохранять вертикальное положение. Девочка задрожала и слегка покачнулась. – Ты уверен?

– Милая! – крепко сжала ее плечи Камала, умоляя остановиться.

– Итти горел? – обернувшись к матери, спросила Амина.

– Ай! Амина! – схватила ее за подбородок Камала и закрыла ей рот. – Не говори такие вещи вслух!

– Мне нужно прилечь. – Акил, побледнев, пошатнулся и сделал шаг в сторону лестницы.

– Да. Конечно, – ответила Камала, подталкивая Амину к брату. – Идите наверх, оба. Мы позовем вас ужинать.

Акил сразу же начал подниматься по лестнице, а Амина не могла сдвинуться с места. Просмоленная крыша, раскалившаяся на солнце. Запах коров и уличных костров. Плачущий Итти лежит на лужайке и хватается за свои босые ноги. Она поглядела на Томаса, но тот не поднял глаз ни на нее, ни на лежащую перед ним фотографию. Отец смотрел в бесконечность, но в то же время прямо перед собой – в пространство, где не было места другим членам семьи.

– Ты поедешь туда? – спросила она, и отец поморщился.

– Конечно поедет, – отозвалась мать, и от ее слов у Томаса так сильно задрожал подбородок, что Амина тут же отвела глаза и скорее почувствовала, чем увидела, как Камала подошла к нему и прикоснулась.

Отец зарыдал. Когда девочка наконец заставила себя взглянуть на него, он крепко обнимал мать за талию, прижимаясь лицом к ее животу.

Лестница. Ей все же удалось добраться до нее. Поднимаясь, Амина изо всех сил старалась остановить поток образов, которые сознание упрямо подсовывало ей. Нимб из ободранной краски вокруг люстры в столовой. Крутящаяся на проигрывателе пластинка. Плывущие по воздуху руки Сунила, когда он танцевал. Миттак. Миттак. Миттак.

– Акил?

Амина подошла к двери и прижалась к ней ухом, пытаясь хоть что-нибудь расслышать. Он всхлипнул? Если она откроет дверь и увидит, как он плачет, то Акил ее просто убьет. И все же она повернула ручку и заглянула к брату.