Иэн Макьюэн - Закон о детях

Грив сказал в заключение, что Адаму совсем скоро восемнадцать, поэтому разницы никакой. Он отвечает условиям, сформулированным Скарманом, и компетентен по Гиллик. Адвокат процитировал лорда судью Балкома. «С приближением совершеннолетия дети все в большей степени способны принимать решения, касающиеся их лечения. Поэтому в наилучших интересах ребенка, достигшего достаточно зрелого возраста и разумения, самостоятельно принимать информированное решение, которое надлежит уважать суду». Суд не должен соотносить свое мнение с конкретной религией, но лишь проявлять уважение к вере. Не должен суд и ступать на опасную почву, препятствуя неотъемлемому праву индивидуума отказаться от лечения.

Наконец настала очередь Тови, и он был краток. При помощи трости он принял стоячее положение. Он представлял и Адама, и Марину Грин, опекуна юноши, и тон его был подчеркнуто нейтрален. Аргументы обеих сторон четко изложены его коллегами, и соответствующие правовые вопросы освещены. Разумность Адама не вызывает сомнений. Он досконально знаком со Священным Писанием в той форме, в какой его понимает и распространяет его секта. Важно иметь в виду, что ему почти восемнадцать лет, но факт остается фактом: он еще несовершеннолетний. Посему, насколько весомы в данном случае желания самого молодого человека, – решать ее светлости.

Адвокат сел, и в тишине Фиона просматривала свои записи, приводя мысли в порядок. Тови помог делу, сузив их до решения. Она обратилась к нему:

– Учитывая необычные обстоятельства этого дела, я хочу выслушать самого Адама Генри. Меня интересует не столько его знание Библии, сколько его понимание ситуации и того, что его ожидает, если я вынесу решение не в пользу больницы. Кроме того, он должен понять, что его судьба не в руках равнодушной бюрократии. Я объясню ему, что приму решение в его наилучших интересах.

Она сказала, что сейчас поедет с миссис Грин в больницу в Уандсворте и в ее присутствии побеседует с Адамом Генри. Поэтому слушание прерывается до ее возвращения, после чего она вынесет решение в открытом заседании.

Что тут, думала Фиона, пока машина ползла с запинками в плотном потоке транспорта по мосту Ватерлоо: женщина на грани нервного срыва и сентиментальная ошибка в исполнении профессиональных обязанностей? Или же дело в мальчике, которого предстоит либо оставить в узах сектантских убеждений, либо спасти от них глубоко личным вмешательством светского суда? Едва ли и то и другое вместе – вопрос повис в воздухе. Она посмотрела на собор Святого Павла ниже по течению. Прилив быстро спадал. Вордсворт, сочинивший сонет на мосту неподалеку, был прав: по обе стороны – самый красивый городской вид на свете. Даже под нудным дождем. Марина Грин сидела рядом. Выходя из Дома правосудия, они перекинулись несколькими вежливыми словами и с тех пор не разговаривали. Правильно – соблюдать дистанцию. И Грин, не замечавшая ландшафта справа или привычная к нему, была поглощена своим телефоном на современный манер – нахмурясь, читала, что-то набирала.

На южном берегу наконец они поехали со скоростью пешехода вверх по течению и почти пятнадцать минут добирались до Ламбетского дворца. У Фионы телефон был выключен – единственная защита от искушения каждые пять минут проверять СМС и почту. Она написала, но не отправила письмо: «Ты не можешь так поступить!» Но он поступил, и восклицательный знак говорил все – она дура. Ее эмоциональный тонус, как она сама иногда говорила и старалась его контролировать, – был совершенно новым. Смесь опустошенности и негодования. Тоски по нему и ярости. Она хотела его вернуть и не хотела никогда больше видеть. И стыд примешивался. Но что она сделала? С головой погрузилась в работу, мужа забросила, отвлеклась на долгий судебный процесс? А у него тоже была своя работа и бывали разные настроения. Она унижена, не хочет, чтобы об этом знали, и будет делать вид, что все нормально. Чувствует себя замаранной этой скрытностью. От этого стыд. Когда узнают, какая-нибудь рассудительная подруга станет уговаривать, чтобы позвонила ему, потребовала объяснений. Невозможно. Она до сих пор страшилась услышать худшее. Все эти мысли о своем положении прокручивались у нее в голове уже не раз. Карусель, спасение от которой только в сне с применением таблеток. Или в такой нестандартной вылазке.

Наконец они очутились на Уандсворт-роуд и поехали со скоростью тридцать километров – с быстротой лошади, пущенной в карьер. Справа показался бывший кинотеатр, переделанный в корты для сквоша, где много лет назад Джек, играя до изнеможения, занял одиннадцатое место на лондонском турнире. А она, преданная молодая жена, несколько скучая за стеклянной стеной, поглядывала время от времени на свои записи по делу об изнасиловании, где выступала защитницей – и проиграла. Восемь лет присудили ее возмущенному клиенту. Почти наверняка невиновному. Он не простил ей, и правильно.