— А тебе-то не все равно, — отвечал Бономалия, — жует хозяйка бетель или не жует, ты-то из чего убиваешься? Потеха да и только! Душечка по миру шатается, а хрюшечка тоскою мается. Но если тебе уж совсем невмоготу видеть хозяйкины страдания, то найди эту самую Менки и приведи ее обратно.
— Ох, прямо ума не приложу, как мне быть. Эта нахалка ушла отсюда — ровно со света сгинула. А на хозяйку взглянешь — сердце кровью обливается. Вот ты сам скажи, Бономалия, женщина она или не женщина? А что надо женщине, как не бетель жевать? Что еще отобьет запах во рту? Ты, должно, знаешь Кумодини из соседней деревни, дочку тамошнего хозяина Донеи? Так та вот тоже — о бетеле и слышать не желает. А видал, какие у нее от этого зубы? Как кость белы!
Сам Годжанон бабу не раз говорил жене:
— Ты в самом деле разлюбила бетель? Странно, очень странно!
— Ничего странного тут нет, — отвечала Радхикадеби. — Ты-то вот бросил курить.
— Сравнила тоже! Курить мне доктор запретил. Отвыкай, говорит, от табака, если не хочешь печенку испортить. Я курить бросил по настоянию врача, а не из тоски по Менки.
— Какой вздор! — возражала Радхика. — Не родился еще тот человек, ради которого я стала бы ломать свои привычки. Просто надоело. Кстати, не ты ли жужжал без конца, что от бетеля у меня зубы стали черные, как оселок? В общем, Менки тут ни при чем. Все ей приписывать — значит меня чернить и порочить. Если ты не прекратишь таких разговоров, ты пожалеешь об этом!
Видя, что жена начинает горячиться, Годжанон отделывался многозначительным «хм» и умолкал.
Была милях в двух от их городка деревня Холодхорпур. На часть сбережений, которые Менки скопила за годы службы у хозяйки, она построила там небольшую хижину, где и поселилась, вверив свою судьбу всевышнему. Обжившись на новом месте, Менки стала искать работу, но ничего подходящего не попадалось, да и трудно ей было что-нибудь найти, ибо, живя всю жизнь при господах, к черной работе она не привыкла, а к тяжелому труду вообще не была способна. Однажды Менки нанялась к кому-то рис молотить, так после нескольких часов молотьбы три дня дома отлеживалась — не могла ни рукой ни ногой шевельнуть. С тех пор она не пыталась заниматься крестьянским трудом.
Как ни экономно расходовала Менки свои сбережения, они быстро таяли. В конце концов осталось всего две рупии, да и те украли. В ее отсутствие какой-то жулик забрался в хижину и унес последние деньги. Мир потемнел в глазах Менки, она не знала, что ей делать. Взывая к милосердию божьему, она лежала в своем убогом жилище, обливаясь слезами. Так за днем шел день.
5
— Ну, что я говорила, матушка хозяйка? Все сбылось тютелька в тютельку. До такой жизни дошла! Осерчала негодница, разгневалась, зато теперь узнала, почем фунт лиха. И поделом! Не хули того, чей хлеб ешь, всевышний такого греха не потерпит. Так ей, шельме, и надо, наперед не будет нос задирать.
Мать Бойкунтхии вошла в раж. Не жалея слов отчитывала она ту, которую назвала шельмой.
— Да о ком ты, мать Бойкунтхии? — спросила ее Радхика.
— Известно о ком — об этой гордячке Менки. Теперь, поди, опомнилась, поубавилось спеси-то. Удивительное дело! Бывают же такие гордые женщины. Но недаром говорится — гордыня хвалилась, хвалилась, да и на землю свалилась. Если чересчур много о себе понимаешь, добром это не кончается. А уж коли заносится наша сестра…
— Да перестань ворчать, — перебила служанку Радхика. — Что случилось с Менки? Где ты ее видела?
— Я тут ездила в Холодхорпур, матушка хозяйка. Там у дяди живет мой сынок Бойкунтхия. Ох, и скучаю же я по нему! Если не проведаю его хоть раз в месяц или в два, то, поверишь ли, места себе не нахожу. Что ни говори, родная кровь! Так о чем бишь я? Да, о нашей Менки. Так вот, матушка хозяйка, она обретается в этой самой деревне. Хижину себе поставила. Такие хоромы, что в них ни шакал, ни собака жить не станет. Маята, да и только! От прежней Менки почитай ничего не осталось, встретишь — не узнаешь, вот до чего дошла. Одета в грязное рванье, сама тоже грязная, худющая, ходит по домам милостыньку просит. Увидела меня — тут же отвернулась и ушла. А знаешь почему? Стыдно стало! Я, конечно, тоже пошла своей дорогой, мне-то не с руки с нищенкой разговаривать.
— Что? — поразилась Радхикадеби. — Менки подаяние собирает?
— А что же ей еще остается? Ей ведь никто поместий не отказывал, чтобы можно было жить ничего не делая. О боже мой, до чего же люди глупы бывают! Верно я говорю, матушка хозяйка? У матушки хозяйки ты забот не знала, как говорится, припеваючи жила. Так нет же, взяла и ушла от своих благодетелей. Удивительное дело! Вот до чего человека гордыня доводит!
Читать дальше