Урсула Ле Гуин - Индеец с тротуара [Сборник]

Главной темой разговоров на этот раз были наши планы на будущее, что совершенно естественно, так как оба мы учились в школе последний семестр. Ее планы уже вполне определились. Летом она отправится в Тэнглвуд, на Восток, где ей предстоит встретиться с музыкантами — профессионалами — на их поддержку в будущем она рассчитывала, и с такими же, как она, ребятами — «чтобы потягаться силами», как сказала она: она рвалась в бой, жаждала сравнить себя с другими. Осенью она вернется домой и будет преподавать в музыкальной школе, давать частные уроки музыки, чтобы поднакопить денег, кроме того, будет дальше отрабатывать технику игры, писать музыку, будет посещать класс теории и гармонии в Штате — она сказала, что есть там один человек, у которого она занималась, и он может оказаться очень полезен для нее, она уже работала с ним прошлым летом в школе. Потом она поедет в Нью-Йорк, в Истмен, Мьюзик Скул со всеми своими сбережениями в расчете получить какую-нибудь стипендию, и будет учиться у двух композиторов — «столько времени, сколько понадобится», сказала она.

Похожие соображения побуждали и меня поступить в Массачусетский технологический: там один человек работал над проблемами физиологической психологии, которые больше всего занимали меня. Какой-то странный разговор получился у нас с нею: она объясняла, в чем суть новаторства этих ее двух композиторов, а я пытался объяснить, что такое сознание, и удивительно, как эти две совершенно разные темы часто сближались одна с другой и тесно переплетались. Тонкая штука, эти идеи и эта их способность к взаимосвязи.

В апреле городской оркестр собирался дать концерт в одной из самых больших церквей города, и в его программу были включены три песни Натали. Но она сказала, что это немногого стоит: их включили потому, что она знакома с дирижером, и помогает ему, когда нужен опытный исполнитель, чтобы не дать его скрипачам-любителям сбиться с такта; и все-таки это было первое публичное исполнение ее произведений. Труд композитора — самый худший из всех видов искусства, сказала она, потому что на девяносто процентов успех зависит от того, есть у тебя «рука» или нет. Хочешь, чтобы твои произведения исполнялись, заводи знакомства. На это она смотрела здраво и говорила, что не собирается повторить судьбу Чарлза Айвса. Айвсу едва ли пришлось услышать хоть одно публичное исполнение своих произведений, он просто сидел, писал их и складывал в ящик, а работал то ли маклером, то ли еще кем-то. Натали не одобряла этого. Она утверждала, что добиться публичного исполнения почти так же важно, как создать само произведение. Но в своих рассуждениях Натали была не очень последовательна, потому что ее идеалами был Шуберт, который так никогда в жизни и не услышал исполнения своих самых крупных произведений, и Эмилия Бронте, не простившая своей сестре Шарлотте публикацию ее стихов и даже их чтение. Три песни, которые должны были прозвучать в концерте в апреле, были написаны на слова Эмилии Бронте.

Роман «Грозовой перевал» был любимой книгой Натали. И она все знала о семействе Бронте, четырех гениальных детях, живших в доме своего отца — священника, в заболоченной пустоши вдали от всех и вся, в Англии сто пятьдесят лет назад. А я толкую о своем одиночестве! Я прочитал их жизнеописание, которое дала мне Натали, и понял, что мое «одиночество» по сравнению с их — это нескончаемая оргия общения. Но их было четверо, и они принадлежали друг другу. Самое страшное, однако, в том, что именно мальчик, единственный сын и брат, не вынес этого, сломался — он стал пить, принимал наркотики, попался на мошенничестве и вскоре умер. Потому что все надежды возлагались на него, потому что он был мальчик. Девочки, от которых не ждали ничего, были всего лишь девочки, — выросли и написали «Джен Эйр» и «Грозовой перевал». Тут поневоле задумаешься. Может, мне как раз повезло, что мои родители ждут от меня меньше, чем я надеюсь успеть в своей жизни. И, может быть, не такое уж это счастье — родиться мужчиной.

Многие годы дети Бронте писали рассказы и стихи о выдуманных ими странах. Со своими картами, войнами, приключениями, всем, всем. У Шарлотты и Бренуэлла это была страна Энгрия, у Эмилии и Анны — Гондал. Эмилия сожгла все свои рассказы о Гондале, когда узнала, что умирает от чахотки, но Шарлотта заставила ее сохранить стихи. Они учились писать, они набивали себе руку, они писали эти длинные, сложные романтические истории о несуществующих странах, писали из года в год. Это меня потрясло, потому что в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет я сам делал нечто подобное, но у меня не было сестры, которой я мог бы показать свои труды.