Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

Секс, говорил Артур, – это хороший способ достичь близости с другим человеком. Может, не единственный, но альтернатива – алкоголь, наркотики или совместная работа.

Ну, совместная работа у нас уже была, смеялась я в ответ.

Мы часто смеялись, шутили: вот состаримся и все так же будем встречаться, тайком от твоей жены и от моего мужа. Сначала говорили «будущего мужа», потом у него появилось имя, и я даже познакомила с ним Артура, как бы случайно, на каком-то большом деловом обеде. Я не спрашивала себя, что означала наша связь для Артура, – но для меня это был стержень, придающий устойчивость моей жизни в мире конкуренции и лихорадочно меняющихся рынков. Мартин не мог играть эту роль – у нас было слишком много общего: ребенок, дом, выплаты по ипотеке. Я радовалась его успехам и волновалась вместе с ним – об успехах и неудачах Артура я случайно узнавала из WSJ или Financial Times .

Мы списались еще месяц назад – как всегда, заранее. У меня намечалась поездка в Сан-Франциско, Артур решил навестить сестру, переехавшую туда несколько лет назад. Я даже подумала, что он специально подгадал к моей поездке, – но, конечно, не стала спрашивать. Я боялась, что Артур остановится у сестры, но он написал, что у Лорен слишком маленькая квартира и он, как всегда, снял номер в «Хантингтоне». Мы встретились в «Аква», поужинали тартаром из туны и рибаем, а потом, взяв такси, отправились на Ноб-Хилл. В холле работал телевизор; когда мы проходили мимо, Артур бросил взгляд на экран – и всего на мгновение остановился. Открылись двери лифта, мы поднялись, он открыл номер электронным ключом. Я, как всегда, вошла первой и обернулась, чтобы поцеловать его, – но тут за моей спиной включился телевизор, и Артур предостерегающе поднял руку – подожди, мне надо проверить одну вещь, тут кое-что случилось…

– Тут кое-что случилось, – услышала я в трубке. Это был Гольдберг, вспоминает Света, мой фиктивный муж, из тех евреев, которые были в нашем поколении не роскошью, а средством передвижения. Я так и не поняла, зачем я была ему нужна, – видимо, рассчитывал, что фиктивный брак рано или поздно станет настоящим. Учитывая, что каждый из нас продолжал жить у своих родителей, надежда эта с самого начала выглядела тщетной.

Я часто вспоминала последний год в России – и так и не поняла, как в него могло столько вместиться. Кажется, одной только борьбы Гольдберга и его друзей за право уехать в Израиль хватило бы на несколько лет (многим, впрочем, и хватило): демонстрации, аресты на пятнадцать суток, пьянка с оставшимися на свободе, ожидание задержанных и редкие проводы счастливцев, получивших разрешение. Плюс к этому – мой диплом в университете. Плюс – наш роман с Кириллом.

В тот год все происходило одновременно – неудивительно, что Гольдберг получил наше разрешение в тот же день, когда я узнала, что беременна. В том, что касалось контрацепции, мы все были совершенно невинны – видимо, Алекс просто ждал момента, чтобы уж наверняка родиться не в России.

– Я часто встречаю русских и не в России, – говорит Клаус уже по-немецки и берет Ингу за руку. – Понимаете, Россия оказалась на перекрестке главных событий прошлого века – и отсюда такой к ней интерес. Но ведь не только Россия – Германия, Англия, Америка, Китай… множество стран были на том же перекрестке. Это как с каждым из нас: мы все уникальны и все похожи, все живем по одним и тем же законам: рождаемся, страдаем, влюбляемся, умираем и все такое.

– Всё повторяется, – говорит Инга и мягко убирает руку: поправить плед на спящей Яне.

– С одной стороны, повторяется всё, а с другой – ничего, – говорит Клаус. – Исторические события – только точки в потоке времени, звенья в цепи причин и следствий. Бесконечное развитие одних и тех же мотивов, как в музыке. Потому что у истории ограниченное количество сюжетов и инструментов.

– То есть? – спрашивает Инга.

– Возьмем, к примеру, рассказ про прекрасный город безграничной свободы, город соблазна и порока. Как ни крути, в конце концов город исчезает. Его сожжет Яхве, как Содом и Гоморру. Его поглотит пучина, как Атлантиду. Захватят враги. Разрушат внутренние распри. Даже без всяких катастроф рано или поздно он изменится до неузнаваемости. А когда города не останется – тогда сквозь ностальгическую дымку мы увидим его не таким, каким он был когда-то, а воплощением архетипа Вечного Города из мифа о расцвете, падении и гибели. Все, что для этого нужно, – чтобы город исчез навсегда.