Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

– Затем же, зачем и все, – сказала госпожа Норманд. – Мы готовимся к празднику. Вы любите праздники, мой мальчик? Я – очень люблю.

Что он понимает в праздниках, этот мальчик, который пятнадцать лет назад рыдал бы у дверей ее номера, угрожая самоубийством, а сегодня даже не смотрит на нее, мечтая о своей дурашке Злате? Разве они, поколение новой великой войны, знают, что такое настоящий праздник?

А она всё помнит: захлебывающийся саксофон в «Синей птице», горькие шутки Якова Южного, игольчатый вкус шампанского, пустые предрассветные проспекты Берлина, тихоокеанский бриз и мужскую руку, накидывающую меховое манто на обнаженные плечи. Шесть лет великого праздника раскинулись от Берлина до Лос-Анджелеса, софиты слепят глаза, сверкают фасады «Эль Капитана» и «Китайского театра», собственное лицо на афишах чарующе незнакомо, от запаха лилий в спальне кружится по утрам голова.

Ольга спускалась по лестнице навстречу вспышкам фотокамер, взвизгам толпы, вздохам поклонников. Улыбалась загадочно и страстно, точь-в-точь как на экране. Улыбалась, не говоря ни слова.

Слова не нужны, когда говорит сердце. Она верила в это. Все верили, пока звук не вернул кино в ярмарочный балаган, откуда оно некогда вышло, не разрушил то, что делало его искусством. Пока не оказалось, что взлет бровей, блеск глаз, изломанность жестов и гибкость движений ничего не значат, потому что акцент разрушает образ .

Идиоты! Образ – это и есть изображение, акцент – это только звук.

Ну что же. Ольга играла русских графинь, красавиц-цыганок и обворожительных комиссарш, выбирающих свободный мир, как она сама выбрала его когда-то. Она покинула Голливуд ради подмостков Лондона, но, увы, англичане оказались даже более слепы, чем американцы, а потом война и бомбежки окончательно прикончили само воспоминание о празднике, взамен вызвав из памяти давно позабытое: однажды, пересекая Трафальгар-сквер морозным утром сорок четвертого, Ольга поняла, что она снова в Петербурге восемнадцатого… ей холодно и хочется есть, ей двадцать три, и вся жизнь еще впереди.

Для Мнемозины не существует географии: в памяти съемочные площадки MGM и УФА сливаются в одно блистательное видение, в серебристую амальгаму черно-белого райского оазиса, затерявшегося посреди ледяной пустыни голода и отчаяния, двух войн и двух имперских столиц.

Нищета и война объединили Лондон и Петербург, слили воедино рассвет и закат ее жизни.

Но когда Ольга уже решила, что все кончено, она встретила Фортуната.

В холле гостиницы Златы не было. За одним из двух столов, вероятно, еще помнящих войну Алой и Белой розы, сидел худощавый светловолосый юноша, за соседним – немолодой полковник. Перед этим последним стояла бутылка виски и полупустой стакан без всякого признака льда.

Лейтенант Нейл отдал честь, гордясь еще одной возможностью показать свою принадлежность к армии, только что победившей в величайшей войне.

– Вольно, лейтенант, – кивнул ему полковник, – садитесь и выпейте со мной.

Почему-то ослушаться показалось невозможным, и Стивен присел на колченогий стул – хотя сердце его, конечно, рвалось на поиски Златы.

– Давно с континента? – спросил полковник.

– К сожалению, я служил в Англии, сэр, – ответил Стивен, и румянец вспыхнул лишним доказательством его простодушия и молодости.

– К счастью, лейтенант, – сказал полковник, – исключительно к счастью.

Лицо его было из тех, про которые говорят «будто вырублено из куска гранита»: волевое и решительное, но уже изборожденное морщинами. Глядя на такое лицо, англичанин невольно вспомнил бы о колониальных войнах давно прошедшей эпохи: хотя было очевидно, что полковнику не исполнилось еще и пятидесяти, при взгляде на его смуглое лицо хотелось спросить о Хартуме, Кимберли и Вазиристане.

– Я служил в войсках связи, сэр, – пояснил Стивен, – расшифровывал немецкие радиограммы. Я бы хотел увидеть Европу…

– Европы больше нет, – перебил его полковник. – Старушку раздели, изнасиловали и расчленили. Вас привлекает некрофилия, лейтенант?

– Нет, сэр, – и Стивен снова покраснел.

– Тогда вам нечего делать в Европе. Хотя по молодости можно получить удовольствие в самых неожиданных обстоятельствах. – Полковник закурил и откинулся на спинку стула, опасно скрипнувшего под его весом. – Когда я был чуть старше вас, мне довелось прожить несколько лет в городе равно отвратительном и завораживающем. Сейчас мне кажется, что увиденное там было всего лишь слабым намеком, если угодно – пророчеством.