Олжас Жанайдаров - В середине дождя

Она мне поверила. При всем своем уме и интуиции она поверила. Влюбленный человек верит лжи и сомневается в правде. Лене даже не пришло в голову связать это событие с той историей в День Святого Валентина. "Я прождала тебя два часа. Звонила на сотовый, домой. Я вся извелась, думала, с тобой что-то случилось, — призналась Лена. — Я ведь приготовила тебе подарок". "Прости еще раз. Обязательно встретимся завтра" — я был удовлетворен.

Иногда я задумывался — за что меня все-таки Лена любит? Я, по сути, не делал ничего, чтобы завоевать ее любовь, и, тем не менее, она меня любила. Несмотря на все мои дурные стороны, несмотря на цинизм, эмоциональную холодность, Лена меня любила. Как-то я признался: "Честно скажу, был бы девушкой, в такого, как я, в жизни бы не влюбился". Лена улыбнулась: "Вот потому ты и не девушка".

Той весной Лена была счастлива. Я это видел. Счастливая влюбленная девушка. Я, никогда не терявший связи с разумом, наблюдал эту заметную метаморфозу. Лена стала другой — мягче, податливей, проще.

Любовь меняет человека. Но я не согласен с теми, кто утверждает, что любовь делает человека лучше. Нет, она растворяет его индивидуальность. Я вдруг обнаружил, что с Леной мне все чаще бывает скучно. "Нам нужно расстаться" — все настойчивей звучало во мне.

Кажется, Лена это почувствовала. Но эту свою весну хотела продлить как можно дольше. И Лена сделала естественный шаг. В начале мая мы поехали на дачу, где она мне отдалась. Лена была девственницей. "Ты, действительно, этого хочешь?" — спросил я ее тогда. Она кивнула.

Естественно, в ту ночь я испытал ожидаемое разочарование. Избалованный проститутками, с Леной я получил робкий, зажатый секс. Я был внимателен, но Лена была слишком неопытна.

Она тогда захотела защититься. Укрыться своим чувством. Поэтому прижалась. Сказала:

— Я люблю тебя.

Я промолчал.

— Ты меня любишь? — спросила она меня.

Впервые она захотела спросить об этом. Впервые.

— Нет, — ответил я.

Я хотел обойтись молчанием, но слово вырвалось почти само. Может, сработал условный рефлекс. Как в единоборстве — защитный блок.

— Я думала, ты любишь меня.

Я не ответил.

— Ты можешь полюбить меня? — все спрашивала она.

— Я никогда не смогу тебя полюбить.

Я знал, что ей будет больно, очень больно, но врать не хотел. Ложь не нужна была никому. Поэтому я не солгал и при ответе на следующий вопрос.

— Скажи, ты до сих пор ходишь к проституткам? — спросила она.

— Да.

Лена специально задала этот вопрос — ведь она догадывалась об ответе. Она словно хотела, чтобы боль ее стала еще полней и мучительней. А когда эта боль стала таковой, Лена заплакала.

Я в первый раз видел ее плачущей. Она казалась спокойной, но она плакала. Мы лежали вместе — но своим тихим плачем она будто отделяла себя от меня. Мы, лежавшие на одной кровати, вдруг оказались бесконечно далеки друг от друга. Я обнял ее, но обнимал ее уже чужой человек. Мы оба это ощутили.

Наши отношения были безнадежны. Лена поняла это в один миг. Другая девушка на ее месте стала бы упрекать, обвинять, умолять. Устроила ссору, начала бы шантажировать. Лена ничего этого делать не стала. Мы расстались по-хорошему. Так мне показалось.

В мае мы пару раз созвонились. Говорили на разные темы, но я давал ей понять, что видеться даже просто так не стоит. "Не беспокойся. Я просто хотела услышать твой голос" — сказала Лена. И все.

Она совершила самоубийство в первый день лета. Выпила несколько пачек снотворного, оставив записку "Прошу никого в моей смерти не винить".

Я узнал об этом через три дня. Что я почувствовал? Не боль, не страх, не жалость. Я не ощутил ничего из того, что должен был бы ощутить в эту минуту нормальный человек. Во мне поначалу зародилось другое — чувство облегчения. Я обрел свободу. Лена мне мешала, даже будучи далеко от меня, — и я понял это, когда ее не стало.

Она покончила с собой, не оставив себе ни единого шанса. Обычно суицид в таком возрасте рассчитан на внешний эффект. Лена приняла смертельную дозу рано утром в субботу, как только ее родители уехали на дачу. До вечера воскресенья никому бы в голову не пришло проведать ее. Она знала это. Она все рассчитала.

Я разговаривал потом с ее родителями. Это был тяжелый разговор. Они меня ни в чем не обвиняли — они не могли допустить мысли, что в смерти Лены есть моя вина. Они меня любили — благодаря Лене. Из разговора с ними я узнал, что было еще одно предсмертное послание. В нем Лена давала понять, что основной причиной для такого шага стали проблемы с учебой.