Адам Тёрлвелл - Политика

Внезапно Моше представил себе, как королева-мать варит героин в увесистой серебряной ложке, затягивая зубами шелковый жгут на руке. Или, может быть, жгут затягивает леди Энн Скричи — может быть, леди Энн во всем ей помогает.

Все это казалось маловероятным.

Я думаю, он был прав. Гипотеза о том, что королева-мать — нимфоманка на героине, вовсе не кажется мне правдоподобной. Однако Моше был прав, обдумывая такое. Полезно представлять себе жизни сильных мира сего в новом свете. Так можно тренироваться в доброте. Это дает возможность сопереживания.

О, думал Моше. О, бедняжка.

А потом, словно этой радости было мало, пришло собственноручное благодарственное письмо. Оно было адресовано директору Барбикан-Холла, написано на шести листах in-octavo [2] В одну восьмую листа (лат.). с тисненым королевским вензелем с короной, и гласило:

Когда я получаю приглашение в Барбикан, наслаждение и трепет наполняют меня. Каждый концерт здесь само совершенство. Но это совершенство также заставляет меня трепетать! Каждый год я так волнуюсь за новых исполнителей. Я опасаюсь, что не смогу наслаждаться музыкой столь же полно, как и годом прежде.

Но я получила удовольствие!

Возможно, вы не читали сэра Макса Бирбома, но он один из моих любимых писателей. В своей книге “Зулейка Добсон” он описывает юную девушку по имени Зулейка, в которую влюбляются все вокруг, поскольку она так прекрасна. Разумеется, было бы неправильно называть вас всех Зулейками, ведь вас так много, и все вы так талантливы. Но я должна вам сказать, что каждый раз, когда я слышу вашу музыку, я благоговею так же, как любой из поклонников Зулейки.

Возможно, вы найдете тон этого письма слишком легкомысленным, но когда я покинула Барбикан в субботу, я была необычайно воодушевлена, и боюсь, что это чувство воодушевления еще живет во мне.

С самыми теплыми благодарностями, искренне ваша,

К. Елизавета.

Что за чаровница, думал Моше, изучая свою личную фотокопию письма. Какая женщина! И потом, думал Моше, в учтивости нет ничего предосудительного. И тут я с ним соглашусь. В конце концов, даже в добродетели ничего предосудительного нет.

Вот почему бедный усталый нетерпеливый Моше, разговаривая с Папой, тосковал по королевской учтивости.

Слишком хорошо он знал все эти закулисные сборища. Он томился ими. Если под рукой не оказывалось сексуальной вдовушки, на таких вечеринках он только злился. Нет, не из-за шампанского, и не из-за бутербродов с икрой — из-за людей. Его раздражало правление театра. Тоже мне, ворчал Моше про себя, они еще хотят благодарностей. Думают, что мне ох как интересно их понимание сути театральной игры.

У Моше были проблемы, как и у всех нас. Временами он бывал довольно груб. Особенно в моменты усталости или испуга. Не будем слушать его ворчание. Простим ему, что он не замечает Папиной учтивости.

У Папы был собственный этикет, пусть и не королевский. В нем было что-то задушевное. Хоть мне и не нравится слово “задушевный”, но Папе оно было по душе. Так что я буду называть его задушевным. Я даже пойду дальше. В знак уважения к Папе и его нездешней интуиции я дам ему образ. Папа станет ангелом-благодетелем этого романа.

Папиной разговорчивости касательно князя Кропоткина было две причины. Это было первое представление, на котором Папа выступал в роли члена правления. Поэтому он был столь тонок. Правление впечатлилось папиной преданностью делу. К тому же он хотел быть добросердечным. Разговаривая с Моше о князе Кропоткине, он хотел польстить ему. Это была никакая не лекция. Он хотел показать, насколько очарован игрой Моше. Он хотел сделать комплимент.

Пока Моше изнывал, разговаривая с Папой, Нана потихоньку отошла. Неприятный Моше делал ее робкой. Она робела перед человеком, который впечатлил ее Папу. Но тут рядом возникла милая разговорчивая девушка по имени Анджали, которую заинтересовал зеленый бисерный браслет Наны. С правого уха Анджали свисал пластмассовый бриллиант. Нана сказала что браслет, ох, такой неудобный. Смотрится ничего себе, но так сдавил запястье. Она взглянула на Анджали, и Анджали улыбнулась в ответ. Нана сняла свои черные очечки, взявшись двумя пальцами за правую дужку.

Анджали — еще одна героиня нашего рассказа.

Нану особенно восхитил макияж на лице Анджали. Я опишу его. Скулы Анджали были покрыты розовыми румянами, нежно растушеванными до самого нижнего века. Глаза подведены дымчато-черным. Края глазных впадин она заштриховала тепло-коричневыми тенями, постепенно растворяющимися в цвете ее кожи.