— О да, — сказал Моше, — эта сцена нелегко далась.
Но был ли Моше на самом деле столь скромен? Нет. На кончиках и обратной стороне пальцев Моше проступала красноватая экзема, и он пытался скрыть ее, сложив руки особым образом. Он прятал руки за спину. Это сильно ограничивало его возможности жестикуляции. Поэтому Моше стоял, слегка склонив голову, сложив руки за спиной, как бы подтверждая утонченность Папы-мецената.
Папу восхищала его степенность, очевидная savoir-faire [1] Учтивость (фр.).
столь величавой позы.
Моше был усталым профессионалом. Он устал от закулисных разговоров. Его угнетала безвкусица. Я могу его понять. Поддельная пышность угнетает. Но легкой депрессии Моше была еще одна причина. На спектакле не было ни одного члена королевской семьи.
При чем тут королевская семья?
Однажды субботним утром, не очень давно, Моше читал в Барбикан-Холле текст к “Юношескому путеводителю по симфонической музыке” Бенджамина Бриттена. На представлении присутствовала королева-мать. И Моше понравилась встреча с Ее Величеством. Очень понравилась.
Вначале исполнители выстроились за кулисами полукругом. Моше, новичок, оказался с краю. Он услышал голос королевы-матери, разговаривавшей с кем-то в коридоре. По крайней мере, он полагал, что это голос королевы. Слегка гнусавый. Аристократический. Потом она наконец вошла.
Моше стоял ближе всех к двери. Это была катастрофа. Это означало, что Моше представят королеве-матери первым. Не зная королевского этикета, Моше собирался скопировать чье-нибудь поведение. Особые надежды он возлагал на первую скрипку. Первая скрипка был в вечернем костюме с гофрированной кружевной манишкой. Остальные были в обычных белых рубашках от “Маркс-энд-Спенсер”. Первая скрипка, думал Моше, должен знать, как отвечать королеве-матери.
Но сейчас от первой скрипки толку не было. Елизавета непреклонно ковыляла в сторону Моше. Взгляд примерно на уровне его сосков. Роста в ней на четыре фута два дюйма, прикинул он. Это лишило его последних остатков духа. И Моше просто стоял столбом. Он не поклонился.
Моше пожал ей руку и сказал: “Здрасте”.
Королева-мать изобразила на лице улыбку. Ее фрейлина, леди Энн Скричи, оледенела.
По всем меркам это была небольшая катастрофа.
Вот в чем суть королевской семьи, подумал изумленный Моше. Они держат себя по-королевски. И он был прав. Королева-мать вела себя в точности как королева-мать. Она держала себя по-королевски.
Потом началась беседа. Королева-мать сидела в одном конце комнаты на величественном кресле, рядом с которым стояли два кресла поменьше. Кандидатов в кресла поменьше отбирал лично директор Барбикан-Холла. Все остальные глазели. Они притворялись, что не смотрят, а просто едят канапе с икрой, но на самом деле глазели. С тщательно продуманными директором интервалами одно из кресел освобождалось и немедленно занималось вновь.
Вторым собеседником Моше оказался третий кларнет. Его звали Санджив, и он жил в Хэрроу-Уилде. Моше заскучал. Санджив спросил у королевы-матери, многое ли изменилось за прожитые ею сто лет. Она ответила, о да, конечно. Она думала, что даже к трамваям никогда не привыкнет. Потом она повернулась к Моше, взглянула в его большие карие глаза и спросила:
— Но ведь привыкнуть можно ко всему, не так ли?
Что это, кокетство? — подумал Моше, неожиданно сраженный наповал очарованием этой меланхоличной светской дамы. Он взглянул на нее и стал решать, привлекательна она или нет.
Вполне.
Ах, что за подружка, подумал Моше. Королева-мать принялась описывать свое недавнее знакомство с электронной почтой, но Моше уже не слышал ее. Его унесли мечты.
Он будет ее игрушкой. Станет утешением ее последних лет. Он представил себе разворот в “Хелло!” с фотографиями королевы-матери и ее спутника. Да что там “Хелло!” или “Хола!” — про них напишут в “Пари-Матч”. Елизавета и Моше будут вместе путешествовать по свету, в уютном любовном гнездышке на борту ее яхты. Их отношения нельзя будет назвать “только сексом”, признал он. Хотя и такое возможно. Он был бы не прочь. Но он предполагал, что скорее всего это будет взаимная одержимость. И когда откроется, что она изменила завещание в его пользу и бульварная пресса разразится нападками, те, кто будет с ней рядом, все поймут. Поймет ее фрейлина, леди Энн Скричи.
Моше с нежностью глядел на Елизавету Виндзорскую. Он снисходительно отметил побитые носы ее разношенных небесно-голубых туфель. “Бег времени не остановить”, подумал он. Погадал о соблазнах, кроющихся под искусно уложенным шифоном ее платья. Ноги у нее, отметил он, довольно странные. Отекшие изъязвленные голени казались сделанными из пластика. У королевы были ноги странноватой куклы Барби. Руки были в морщинах и в синяках.
Читать дальше