Адам Тёрлвелл - Политика

Моше обернулся, чтобы взять вино с серебряного подноса, стоявшего сзади, и оказался лицом к лицу с большой глянцевой черно-белой фотографией Элвиса Костелло. Оказывается, Элвис Костелло был завсегдатаем “Ле Каприс”. Он был одним из тех блестящих знаменитостей. Моше смотрел ему в глаза. Он вдруг возненавидел Элвиса Костелло. И прочих довольных блестящих знаменитостей.

— Раньше ты об этом не говорила, — сказал он Нане.

— Или говорила? — спросил он у Анджали.

— Может, не надо? — спросил он у Наны и Анджали.

— Ну, — сказала Нана, — я могу сеня поспать на диване. Ну просто пойти туда спать.

— На диване? — спросил Моше. — Зачем на диване? Можно просто закрыть окно.

— Давай просто окно закроем, — сказала Анджали Нане.

— Да нет, ну зачем мешать Моше? — сказала Нана Анджали.

— Это ведь твоя квартира, так ведь? — сказала она Моше. — Ты всегда говорил, что с закрытым окном жарко. Я посплю на диване, вот и все.

— Пслуш, — сказал Моше, — на самом деле это мелочи. Ничего страшного. Это никакая не жертва.

— Что ты сказал? — спросила Нана. — Прости, я не слышала. Показалось, что телефон звонит.

— Это никакая не слишком большая жертва, — повторил Моше.

— Нет, нет, — сказала Нана, — я на диване.

— Но я же сказал, что не хочу, — сказал Моше. — Я ж знаю, ты не любишь спать одна. Давай, как обычно, в спальне, со мной и Анджи? Ты ж не любишь спать одна.

Два официанта убирали с соседнего столика.

— Слушай, не дури, — сказала Нана. — Ну то есть. В смысле. Если Анджали хочет с закрытым окном, я могу спать там с Анджали.

— Но я же я ж сказал, что можно закрыть окно, — сказал Моше.

— Ну милые мои, — сказала Нана, — не может же так продолжаться вечно. Я прст не могу спать.

— Хрошамысль, — сказала Анджали. — Птушта когда ты встаешь, не будешь бояться меня разбудить.

— Я что, тебя бужу? — спросил Моше.

— Ну, — сказала Анджали. — Утром. Когда ползешь через меня.

Нана потрясла лед в стакане с минералкой. Моше отлучился пописать.

У одного из мужчин за столиком рядом с лестницей к туалетам, подумал Моше, прическа такая, как будто он сам ее разработал. С утра его волосы были туго завиты круглой колючей щеткой из конского волоса. Мужчина показывал фотографии своему соседу по столику. У его компаньона был темно-бурый загар, блестящая шевелюра, выкрашенная в рыжий цвет, и очки от “Хьюго Босс” в золоченой оправе, с длинной, выступающей по бокам, верхней планкой. Еще у него были усы и крупная бородавка.

Моше почувствовал горечь. Отчего-то вид этих двух мужчин за столиком огорчил его. И хотя Моше никогда не признал бы этого, я объясню вам причину. Ему стало неприятно, потому что они были вместе. Они выглядели гомосексуально.

Печально, но факт. Один из моих героев на мгновение сделался гомофобом. В мужском сортире было спокойнее. По счастью, там никого больше не было. Вместо отдельных писсуаров в туалете был один длинный мочеприемник. С наклонным матовым стеклянным обрамлением, чтобы ловить последние слабые и стряхиваемые капли. Моше выгнул спину, доставая член из своих трусов-боксеров из ткани в яркий баклажанчик. Он вытащил из-под крайней плоти застрявший волос. И стал мочиться. В туалетах, думал Моше, приятен приглушенный свет и мягкое черное ковровое покрытие. Он смотрел на ровные ряды серых, будто бы выведенных от руки, надписей курсивом — “Армитидж Шенке”. Он смотрел, как от того места, где его струя ударяет в фаянс, расходится светлое пятно. Он стряхнул последние капли. Потом он запихнул член обратно в трусы, отчего на них расплылось крохотное пятнышко, застегнул “молнию” на брюках и взъерошил себе волосы мокрыми руками. Струя воды из крана была гладкой и с пузырьками.

Когда он вернулся, на столе лежала кожаная обложка со счетом. Нана и Анджали целовались. Они целовались короткими частыми поцелуями.

У Моше проблемы, подумал Моше.

Как это ни смешно, проблемы Моше аналогичны проблеме оппозиции в капиталистическом обществе. Как отмечали многие левые критики, капитализму очень трудно что-либо возразить. Одним из тех, кто пытался это объяснить, был Антонио Грамши. Антонио Грамши был итальянским марксистом. В 1926 году он был арестован фашистским правительством и помещен в тюрьму. В 1928 году его приговорили к двадцати годам, четырем месяцам и пяти дням тюремного заключения. Он умер от инсульта в 1937 году. К концу жизни Грамши также страдал от артериосклероза, туберкулезной инфекции позвоночника и легочного туберкулеза. Однако не все было плохо. Грамши написал “Тюремные тетради”.