Геннадий Башкуев: Маленькая война

— Да, да… — бормочет команданте. — Проклятые гринго…

Искупавшись в пыли, мы нашли-таки у стены пулю. Она сплющилась и теплая.

— Отца вызвали ночью, — вдруг говорит Хромой Батор. — До сих пор нет…

Ого! Хромой Батор заговорил про отца. А то можно было подумать, что он сирота.

— Давай еще, — чихаю я.

— Надо беречь патроны, — встряхивается команданте.

Мы заботливо укутываем пистолет в тряпицу, прячем в тайник. Меня

заставляют повторить приказ: стрелять при малейшей угрозе холодным оружием.

— Еще есть время отказаться, — добавляет команданте. — Добровольцы найдутся…

— Я готов! Заход солнца в семнадцать девятнадцать! — рычу в ответ. По спине бегут мурашки.

— Так я и думал, — давит мое плечо команданте. — Родина или смерть!

Совсем стемнеет к шести часам. Он вчера засекал. Конечно, в темноте можно огреть и своего. Зато легче убегать от милиции. Мы встанем спинами к нежилому бараку, чтобы не обошли сзади, и будем теснить противника к свалке. Там ему и место.

Хромой Батор снимает с руки часы.

— На! Не опаздывай больше. После боя вернешь.

Корпус часов чуток облез, стекло мутноватое, но за ним неумолимо стучат шестеренки и гордой вязью светится: «Победа». О, «Победа»! Предмет зависти всего двора. 8:23. Команданте верит в меня!

Пожарная лестница наверняка покрыта инеем и скользкая. Да и поддувает. Спускаемся через внутренний люк Дома специалистов.

И попадаем в дружеские объятия Батисты.

— А-а, барбосы, с приземлением!

Из-под синих обшлагов вылезают огромные волосатые ручищи и клешнями ухватывают наши загривки. Сейчас мы, наверное, похожи на елочные игрушки. Усы Батисты топорщатся. Блестят яловые сапоги.

— Мы вам не барбосы! Немедленно отпустите!

Хромой Батор тщетно пытается сохранить достоинство в висячем положении.

— Не брыкаться! Кто стрелял? Ну?!

Участковый хватает команданте за ухо — немыслимая дерзость! Но — ни звука. Даже под пыткой барбудос не назовут адреса и явки.

— Мне все известно, барбосы! И так жильцы жалуются! Ну?!

— Ой, ой, дяденька, не знаю!

Кажется, это кричу я. Ухо горит огнем. Пахнет ваксой и еще чем-то казенным.

— Погодите, бамлаговцы! Я вам покажу чердачную жисть!

Команданте незаметно подмигивает. Чердак отменяется. Сбор в полевом штабе.

— Кто стрелял? А?! — крутит ухо старшина. Слава богу, не мое. И неожиданно вскрикивает. Клешни на миг ослабли. У Батисты замечательно кривые ноги — ныряю меж ними. Треск хлястика — проклятье! Зато Хромой Батор, подпрыгивая, катится вниз.

— Пусти, Батиста!

— Кто Батиста? А ну, пройдем!..

— Отпустите его, старшина!

Команданте вернулся. Зачем?

— Беги, Батор, он меня в милицию-ю!..

При слове «милиция» просторная лестничная клетка заполняется жильцами. Халаты, бигуди, шлепанцы, животы, подтяжки.

— Верна-а! В милицию его!

— От них грязь одна!

— Житья нету! Повадились сюда, шпана барачная!

— Заткнись, крашеная! — кричит Хромой Батор.

— Ах! И этот тут! У такого отца — и такой сын! Распустил космы! Начальство, так все можно?!

— Молчи, дура! — шрам на подбородке ожил и посинел.

— Ах! Милиция, что вы позволяете! — стонет рыжеволосая в бигудях.

— Вы первая начали!

— Я?! Ужас! Ужас!

— Он вам не барачный!

— Вот как? Интересно, тогда кто он?

— Он… он… — Хромой Батор запинается. — Он… человек! Человек!

«… век-век!» — четырехэтажное эхо бьется о стены. А вдогонку — смех.

— Прекратите, как вам не стыдно!

Голос чистый и звонкий. Рада! Прекрасные зеленые глаза пылают гневом.

Смех умолкает.

— Погодите, бамлаговцы, доберусь я до вас, — трет коленку старшина и дзинькает подковками до самого первого этажа.

Сдвигаю набекрень кепку, чтоб не увидела догорающее ухо. Задираю рукав — там, где часы. Напрасно! Лучистые глаза обращены на команданте.

— Кто тебя просил лезть… — бурчит Хромой Батор.

Рада подходит ближе. Шуршит болоньевая курточка.

— А ну, катись отсюда! — кричит Хромой Батор. — Ходишь по пятам! Девок нам не хватало! Нашлась… защитница…

Рада, представьте себе, улыбается!

Покраснев, команданте добавляет крепкое выражение.

Рада вздрагивает и быстро уходит. Внизу хлопает дверь.

Зря это. Между нами, мальчиками, говоря, Рада — та девчонка, которая может присниться. Впрочем, мне-то какое дело… Я смотрю на часы «Победа».

9:00. Это идут барбудос!