Из отеля вышли три матроса. Увидев Катлин, они замерли, восхищенно присвистнув в унисон.
— Пойдем, — сказала Катлин и потянула меня за руку. Она явно нервничала.
— Что ты против них имеешь? — ответил я. — Они считают, что ты красивая.
— Мне не нравится, когда так свистят.
Я промолвил профессорским тоном: «Таким образом они воспринимают женщину. Они смотрят на нее ртами, а не глазами. Моряки берегут свои глаза для моря: попав на землю, они оставляют глаза позади, как залог любви».
Три кавалера тем временем уже удалились.
— А ты? — спросила Катлин. — Как ты на меня смотришь?
Ей нравилось все на свете связывать с нами. Мы всегда были центром мироздания. Прочие смертные существовали для нее лишь как материал для сравнения.
— Я? А я не смотрю на тебя, — ответил я с легкой досадой. Наступила тишина. Я прикусил язык. — Но я люблю тебя. Ты же знаешь.
— Любишь меня, но не смотришь на меня? — мрачно спросила она. — Спасибо за комплимент.
— Ты не поняла, — возразил я. — Одно другого не исключает. Ты же можешь любить Бога, но ты не можешь смотреть на Него.
Похоже, сравнение ее удовлетворило. Мне следовало почаще упражняться во лжи.
— На кого же ты смотришь, когда любишь Бога? — спросила она, помолчав минуту.
— Сам на себя. Если бы человек смог созерцать лицо Бога, он бы перестал любить Его. Богу нужна любовь. Ему не нужно, чтобы его понимали.
— А тебе?
Для Катлин даже Бог был не столько темой спора, сколько поводом, чтобы снова завести речь о нас.
— Мне тоже, — солгал я, — мне тоже нужна твоя любовь.
Мы все еще стояли на том же месте. Почему мы не двигались? Не знаю. Должно быть, мы дожидались несчастного случая.
«Мне придется научиться лгать, — продолжал размышлять я. Даже если мне уже недолго осталось… Лгать хорошо — не краснея». До сих пор я лгал из рук вон скверно. Я смущался, мое лицо выдавало меня, и я начинал краснеть.
— Чего же мы ждем? — Катлин теряла терпение.
— Ничего, — сказал я.
Я лгал, сам того не ведая: мы дожидались несчастного случая.
— Ты все еще не голоден?
— Нет, — ответил я.
— Но ты же ничего не ел целый день, — сказала Катлин с укором.
Она вздохнула.
— И ты долго собираешься так продержаться? Ты же постепенно убиваешь себя…
Рядом находился маленький ресторанчик. Мы вошли. «Ладно, — подумал я. — Придется научиться и есть. И любить. Всему можно научиться».
Сидя на высоких красных стульях, человек десять молча ели у стойки. Катлин оказалась под перекрестным огнем их взглядов. Она была прекрасна. На ее лице, особенно около губ, проступали первые признаки страха, который выжидал своего часа, чтобы обернуться настоящим страданием. Почему бы мне не сказать еще раз, что я люблю ее.
Мы заказали по котлете и по стакану виноградного сока.
— Ешь, — сказала Катлин и посмотрела на меня умоляюще.
Я отрезал кусок и поднес ко рту. От запаха крови меня замутило, я почувствовал, что еще миг и меня стошнит.
Однажды я видел, как один человек с аппетитом поедал кусок мяса без хлеба. Терзаемый голодом, я долго смотрел на него. Словно загипнотизированный, я следил, как движутся его пальцы и челюсти. Я надеялся, что если он заметит меня прямо перед собой, то швырнет мне кусок. Он даже не поднял глаз. На следующий день его повесили соседи по бараку: он ел человеческое мясо. Оправдываясь, он визжал: «Я не сделал ничего плохого! Он был уже мертв…»
Увидев в сортире его тело, качающееся в петле, я подумал: «А если бы он заметил меня?»
— Ешь, — сказала Катлин.
Я отхлебнул соку.
— Мне не хочется есть, — с трудом выдавил я.
Несколько часов спустя врачи сказали Катлин: «Ему повезло, что его желудок был пуст. Меньше намучается. Его не будет так сильно тошнить».
— Пойдем, сказал я Катлин, направляясь к выходу.
Я чувствовал, что еще минута, и я упаду в обморок.
Я заплатил за котлеты, и мы вышли. На Таймс-сквер ничего не изменилось. Фальшивые огни, искусственные тени. Все те же безликие толпы, беспорядочные людские потоки. Из баров и магазинов неслись все те же мелодии рок-н-ролла, они колотили в виски, словно тысячи маленьких молоточков. Неоновые надписи по-прежнему провозглашали, что тот или иной напиток необходим для вашего здоровья, счастья, мира во всем мире, души и еще черт знает для чего.
— Куда бы ты хотел пойти? — поинтересовалась Катлин. Она притворялась, что не замечает, как я бледен. «Кто знает, — подумал я, — может, и она научится лгать».
— Далеко, — ответил я, — очень далеко.
Читать дальше