Рустем Сабиров: Снегопад

Короче. Я полкана вожу на газончике. Полкан у нас мужик ничего, но стремный. Я полгода отпуск выпрашивал, наконец уломал. И вот, представляешь, вчера ночью какая-то сучара у меня с «газона» противотуманку сняла. Это, знаешь, фары такие, желтенькие. Полкан мне давно мозги тер — почему машину на стоянку не ставишь! Доиграешься. А мне лень было, дураку. Ночью приедешь, до стоянки петлять, ворота запечатывать, обратно потом… Ну и доигрался. Завтра мне полкана в штаб дивизии везти, представь, что будет, когда я на этой одноглазой дуре к нему подкачу. Тем более, что завтра он по моим данным будет с большого похмелья. Ясно дело, что отпуску моему — кистец. А мне, знаешь, ну позарез…. В общем так, герр капрал… Давай, пока смена не подошла, дойдем до вашего пэтэо, у вас там машин море, и старья, и новья. Возьмем с какой-нибудь развалюшки противотуманку, а? Я ж у вас в пэтэо бывал, когда аккумуляторы менял. Да ты не бойся, я как из отпуска вернусь, так верну, у нас есть, я просто не хочу до отпуска шум подымать, понимаешь? А после отпуска — мне хоть трава не расти. Служить-то осталось! Так что через две недели я тебе прямо лично в руки…

— Через две недели? — Никитин через силу усмехнулся. — Меня послезавтра тут не будет, не то что… Дембель!

— Дембель?! Тьфу ты! Так о чем тогда вообще говорить. Тебе сейчас все до глубокой фени. А противотуманку я верну, не бойся, я с вашего пэтэо ребят знаю…

— … я, говорит, ваших ребят знаю. Ну хочешь, говорит, я завтра же к ним приду и договорюсь. Меня ребята на КП пропустят. А я его слушаю, а сам на автомат смотрю. Стоит он, к колесу прислоненный, всего-то руку протянуть. Тут мне в голову стрельнуло: «Айда, говорю, поглядим». Он прямо расцвел, как хризантема в саду. А мне-то важно было его с места сорвать, от автомата отвести… Он прямо галопом припустился…

— И про автомат забыл? — усмехнулся сосед по столику.

— Какой там забыл! Он мне сам на ходу крикнул, не оборачиваясь: «Автомат не забудь, капрал. Начальник заругается!»

— Ну и дальше что?

— Дальше? Дальше я автомат взял в руки. И так мне спокойно стало, скажу вам, в жизни так спокойно не было. А потом еще зло разобрало неимоверное. И непонятно, за что…

…за обморочный, обессиливающий, едкий, как похмельная рвота, страх, за пересохший рот, за отвратительно мокрые ладони, за свою жалкую, дерганую улыбку, за плоскую хитрость. И еще за его спокойную, беззлобную самоуверенность и доверчивость. За то, что сам он никогда не смог бы так…

— Стоять! На месте стоять!

— Ты чего? — незнакомец, пораженно обернулся. — Мы же, вроде…

— Я сказал — стоять!! — кричал ефрейтор Никитин, с тоскливой ненавистью осознавая, что кричит-то он, собственно, не от злости, а для того лишь, чтоб их услышали. — Теперь назад! К стене, к стене!

Незнакомец покачал головой и шагнул обратно.

— Даешь ты, капрал, — зло усмехнулся незнакомец. — Ты же дрых, как сурок вонючий, я бы мог вообще тебя не будить. Просто подводить тебя, козла, не хотелось. А лучше всего — спрятал бы твой автомат и ты бы мне эту противотуманку-противохеранку сам бы снял да и принес. Гаденыш ты, вот что…

И Никитин почувствовал, что сгинувший было страх вновь проник в него откуда-то снизу и словно разжижил внутренности, выдернул из него какой-то стержень. Он даже толком не мог понять, чего он, собственно, боится. Вдруг со слезливой злобой подумал о своих товарищах по караулу, сидят себе сейчас в теплой, протопленной караулке, курят, болтают о бабах, ржут, а почему бы нет, у них все в порядке, на них никто не смотрит с насмешливой, презрительной угрозой, они еще могут вообразить себя невозмутимыми храбрецами. Это почему-то именно ему, Никитину, выпал этот полночный бред, причем в самый последний день службы.

— Да убери ты свою тухлую берданку! — незнакомец, зло обернулся, — а то я не знаю, что у тебя пост сторожевой. Пустышка твой автомат!

— Ты думаешь? — ефрейтор Никитин позволил себе улыбнуться. Он вспомнил про тот дембельский патрон.

И тут что-то мелькнуло в лице незнакомца, что-то мелькнуло. Он словно почуял перемену, внезапную и опасную, ощутил невидимый, жесткий порог, обжигающий холодом, от которого все живое цепенеет и скручивается в бесконечную ледяную спираль. Но не от этой же насупленной, обмирающей от страха твари…

— Дурак ты, капрал, определенно дурак, — сказал он сдавленно, словно кто-то невидимый силился ему помешать. — Я вот возьму сейчас лопату подлинней, и ты со своим автоматом…

— …Я, говорит, сейчас возьму лопату и хана тебе. Пикнуть, говорит, не успеешь.