Леонид Гиршович - Шаутбенахт

— Ну что, девушки, приятно время проводите?

— Угу, — закивали все, — спасибо… об нас не беспокойтеся… — Но послышалось и негромкое: — Слуга двух господ, — что Григорий Иваныч предпочел пропустить мимо ушей.

— Ну, хлеб да соль, — сказал он.

И вдруг не кто-нибудь, сама Трушина, которая никогда из подполья не выходила, всегда под дурочку работала, под этакий разнесчастный воз дерьма, который приходилось вечно тащить, — Трушина открыто, не таясь, говорит нравоучительным суровым голосом, при полной тишине:

— Ем да свой, а ты воотдаль стой.

И Григорий Иваныч ушел. В туалете он плакал: вот в чем решение судьбы моей, вот отчего так сердце сжималось, вот подтверждение, что переводчица не врала… Бабы вышли из повиновения, Трушина открытым текстом давала понять: не дни — часы твои, Грицайко, сочтены. А ведь гадала иначе. Эх, утопить бы на болоте ее тогда сразу, как в старые годы делали, — а то сплетня и вышла. Нельзя, нельзя было ей говорить ничего.

— А чего его так отшили? — лениво поинтересовался Юра, разнежившийся вконец. Бесстыдство, оно расслабляет с непривычки — Юра еле ворочал языком. Было томно, грязно, пьяно, сытно, раскинемся вот так все вповалку.

Сычиха, тоже томная, тоже сытая, обляпанная едой, отвечала:

— Слуга двух господ, Колюша.

— Правильно, только так и надо с ними, с коммунистами, — одобрил Юра.

— Станьте, дети, станьте в круг… — напела Петренко — вопросительно.

— Ну что, бабки, в кружок? — спросил кто-то.

Раин взгляд затуманился, стал маслянист, но тут Надя предупредила:

— Атас! Переводчица…

Та прошла, бросив взгляд на Юру, на остальных. Это был косой взгляд, взгляд неодобрения. Юра бы охотно ее окликнул, спросил бы расползшимися губами: «Ну, чего такого дурного мы делаем?» Он вспомнил: она ходит, нервничает, потому что для нее это настоящий террористический акт. Небось думает, что сейчас их начнут кидать за борт. Можно было бы просветить, конечно, — сказать, что это переодетые арабы, русских они в жизни не тронут, — если уж ты совсем дура и допускаешь, что евреи способны на такое… Но Юра не смел смотреть ей в глаза: она ему прямо сказала, что он хвастун, враль, а никакой не корреспондент. Потом второе: откуда он про арабов узнал, как он об этом догадался — он что, полиглот? Пришлось бы сознаться… А уж это фиг! Он — русский Коля, а не еврейский Юра. И препуций на месте — если кто жаждет убедиться.

— Ах ты мой пуцлик! — Вместо того, чтобы бежать утешать переводчицу, он обхватил обеими руками Сычиху, в шутку, как борец, и повалил. — Ах ты мой препуцик!

Рая (которая «Райати») сидела и дожидалась, чего — не ясно, в одной из комнат некоего здания на рю Шагрирут — в переводе на русский «Посольская улица». Посла Аргова девятью годами позже террористы ранят прямо в мозг, из-за чего начнется ливанская кампания. Впрочем, сам Аргов предпочел бы умереть неотомщенным: вторжение в Ливан он осудит как член партии Авода (труда). Но когда еще это будет — еще был жив Бен-Гурион, когда Рая сидела в израильском посольстве в Париже.

Она совсем не помнила, что пожелала Юре свалиться с Эйфелевой башни. Теперь, когда это пожелание было близко к осуществлению, она всхлипывала. В отличие от Юры ни есть, ни пить она не могла — ей тоже предложили, и тоже полный кошер (может быть, не такое все вкусное — надо захватить Эйфелеву башню, чтобы потчевали обедами от Гольденбэрга). И вот Рая сидит, терзаясь неведением, как вдруг входят в комнату два серьезных озабоченных господина и торжественно кладут перед ней ее и Юрин паспорта, три сотенные, авиабилеты, белый конверт «Европа турс» — словом, как в анекдоте: «Здесь живет вдова Рабиновича?» Естественно, Рая решает: это все, что осталось от Юры. Любой бы так подумал — и умный, и дурак. Два господина (не иначе как персонажи упомянутого анекдота) спешат исправить свою оплошность. Нет же, она их неправильно поняла, положение Юрино, конечно, не из легких, но она еще не вдова, о!.. Юрин поступок они назвали геройским, молча ждали, пока Рая прочитает его послание на землю. Рая, плохо соображавшая, мысли разбегаются, читала еще дольше, чем Юра писал. Один господин, разумовский по-российску, восхитился литературными талантами Юры: так красиво написать… така богата мова… Второй по-русски мог сказать только «давай деньги, давай часы», он объяснил Рае еврейским языком, сколь неоценимую услугу оказал Юра «нам». О том, что под видом израильтян действует группа Жоржа Хабаша, они уже думали…