Герд Фукс - Час ноль

В последнее время Кранц все чаще задерживался на складе древесины. Бреши в штабелях все увеличивались. И чем больше пустел склад, тем дольше стоял там Кранц, глядя на остатки.

— Не наделай от страха в штаны. Его время прошло, — сказал как-то Эрвин и кивнул головой в направлении цандеровской виллы.

— Хорошо было бы, если б так, — буркнул Кранц.

— И ты называешь себя коммунистом?

Социализм — в повестку дня. Лозунги партийного комитета Шумахера [36] Шумахер, Курт (1895–1952) — председатель социал-демократической партии (в Западной Германии) с 1946 года, противник объединения коммунистов и социал-демократов, выступал с позиции антикоммунизма. в Ганновере явно дошли до деревни.

— Эти слова — его время прошло — я когда-то уже слышал, — сказал Кранц. — Тогда говорили, что время Гитлера пройдет. А когда он перестанет управляться, тогда должны были явиться вы как подлинные спасители.

Все те же старые споры, все те же аргументы, факты, улыбаясь, они обменивались ими, как цитатами, не принимая всерьез. Пустая перебранка.

Тем не менее Кранц уже в четвертый раз заставал Эрвина с молодым Цандером, этим рано облысевшим человеком, страдающим язвой желудка. Понятно, тот кидался ко всякому, кто держал себя более или менее тихо, выказывал ему расположение, рассчитывая на отдачу, и Кранц тщетно надеялся, что Эрвин расскажет ему об этих разговорах.

Был еще один спорный пункт: брат Кранца вернулся из плена. Кранц: ему нужно как можно скорее получить работу и лучше всего здесь. Эрвин: хоть он и твой брат, об этом не может быть и речи. С таким человеком я не собираюсь работать рядом. И остальные говорят то же.

— Социализм — в повестку дня! — закричал Кранц. — Но с кем же вы намереваетесь строить социализм?

Его брат был призван в армию еще в тридцать девятом, многие почти забыли, а кое-кто и вовсе не знал того, что выплыло теперь, когда брат вернулся из плена, такое и в самом деле невозможно было себе представить, глядя на Кранца: у Кранца будто бы был брат-штурмовик.

Тем не менее это была правда. Брат коммуниста Кранца надел коричневую форму. Переметнулся на другую сторону, предал их дело, предал свое дело, переметнулся к тем, кто не задумываясь убил бы его брата, и чем скорее, тем лучше, — конечно, если бы они его схватили, этого вечного зачинщика и подстрекателя, не переселись он в Гамбург.

— Твой брат мне не нужен, — говорил Эрвин. — И ты должен это понять.

Он не мог взять в толк, почему Кранц как раз этого-то и не хотел понять.

— Он должен работать здесь, — твердил Кранц.

А тот, о ком шла речь, и не подозревал о дискуссиях, разгоревшихся в связи с его появлением. Он лежал в чердачной каморке, напротив комнатушки брата, в бреду, с температурой сорок — воспаление легких. Два небольших ранения — одно на плече, другое на правом бедре — гноились.

Доктор Вайден пожимал плечами. Требуется хорошее питание. Это было бы самым лучшим лекарством. Больше добавить ему нечего.

Его жена отшатнулась, когда он вдруг нежданно появился в дверях, когда же она сказала детям, что это их отец, дети спрятались за ее юбку.

В дверях стоял призрак, жалкий скелет в солдатских лохмотьях, тем не менее Эвальд Кранц, появившись, закрыл собой дверной проем. И, как и прежде, жена в ужасе отшатнулась от него.

Она едва ли осмеливалась признаться в этом самой себе, но каждый в деревне знал, что она думает по этому поводу, и все оправдывали ее: когда шесть лет назад Эвальда Кранца забрали в армию, она вздохнула с облегчением. И вот он снова здесь.

Ему требуется хорошее питание, сказал доктор Вайден, стало быть, требуется обеспечить его питание. Прежде Кранца то и дело пытались подкупить, но все было напрасно. Теперь он сам обращался с просьбами к крестьянам, что-то выменивал, что-то притаскивал домой: брату требуется хорошее питание.

Женщины с изумлением наблюдали за ним.

— Ну что вы на меня уставились? — сказал как-то Кранц.

Словно у них не было повода удивляться, словно бы это было нормально. Словно бы братья издавна не питали друг к другу ненависти.

То же самое думал и Эрвин Моль — и не скрывал своих мыслей. Но как-то вдруг понял, что этот штурмовик был для Кранца еще чем-то, а не просто политической проблемой, и, пораженный, он дал задний ход.

— Зайди ко мне как-нибудь, — сказал он Кранцу. — Пусть твой штурмовик выздоровеет. А тогда поглядим.

Кранц и в самом деле пришел, с вязанкой дров под мышкой и с четвертинкой самогона из картофеля в кармане пальто. В кухонной плите потрескивал огонь, половицы блестели, клетчатая скатерть на столе была накрахмалена, над столом горела лампа.