Герд Фукс - Час ноль

— Ну нет, такого они с нами не сделают. Что они, ума лишились, что ли?

Кип ожесточенно правил на ремне бритву.

— Какие же возможности они упускают!

Его вопросы становились все настойчивее. У господина штудиенрата есть ведь связи. Что говорит по этому поводу лейтенант Уорберг?

Когда Кип прислонялся животом к плечу Хаупта, тот слышал, что там творилось. В животе у Кипа урчало от голода.

— Судя по всему, вы просто не хотите нам ничего сказать, — высказывал догадку Кип, обиженно смахивая щеткой остатки волос с воротника. — А может, вы и в самом деле ничего не знаете? Главное, чтобы вы привели теперь в порядок свое здоровье.

Хаупта раздражало, что все думали, будто знакомство с Уорбергом делает его обладателем несметных сокровищ. Но еще больше раздражали его собственные сны, в которых действовал Уорберг. Ему часто снился один и тот же сон, и в этом сне Уорберг восседал на горе мясных консервов, жевательной резинки, бутылок кетчупа, блоков сигарет, мыла, тюбиков с кремом для бритья, шоколада. Гора, горный кряж всевозможных товаров, и где-то на самом верху развалился Уорберг, развалился в той наглой, сугубо американской позе, какую обычно позволял себе только сержант Томпсон, в сугубо недостойной позе. Унизительный, надо сказать, сон, и не только потому, что он извращал реальную действительность, но и потому, что неоднократно повторялся.

Ведь Хаупт ни разу не принял от Уорберга хоть что-нибудь достойное упоминания. И даже самому Уорбергу было трудно примириться с таким. Этот kraut не хотел ни сигарет «Лаки страйк», ни мясных консервов, ни кока-колы, ни жевательной резинки, ни консервированных бобов; этот kraut не хотел ни свидетельства о незапятнанном прошлом, никаких документов, которые бы подтверждали, что он не принадлежал к активным нацистам, или оправдывали бы его; этот kraut не хотел никакой должности, он не пытался доказывать, что и раньше всегда был против нацистов; этот kraut не подлизывался — так чего же он тогда добивался в конце концов?

Мастер Кип всегда досадовал на Хаупта за то, что тот не наблюдал за его работой. Хаупт принадлежал к числу тех клиентов, что плюхаются в кресло, сразу же утыкаются в газету и поднимают глаза только тогда, когда с них уже стягивают салфетку. Тех клиентов, что не всегда даже удостаивают взглядом свой затылок, демонстрируемый им в маленьком зеркальце. Манера, как находил Кип, глубоко для него оскорбительная.

Но в тот вечер Хаупт не потянулся к газете. Он рассматривал себя в зеркале. Изучал свое лицо. Несмотря на боль, вертел головой, пытаясь увидеть себя в профиль, и Кипу несколько раз приходилось возвращать его голову в нужное положение. Со все возрастающим интересом Хаупт наблюдал за процедурой стрижки.

— Пожалуйста, не так коротко, — сказал он. Чуть позже еще раз повторил: — Не так коротко. — И в заключение уточнил: — Мы ведь уже не в армии.

— Ну, глядя на вас, этого не скажешь, — язвительно отпарировал Кип и развязал салфетку, так что Хаупт предстал перед ним в своих солдатских шмотках. — Следующий, пожалуйста! — крикнул Кип, подметая пол.

И тогда Хаупту пришла в голову мысль. Точнее, начатки важной мысли. Более важные соображения оттеснили зародившуюся мысль на второй план, но она продолжала жить. Ханна уловила эту мысль тотчас. Более важные соображения, оттеснившие ее, дали вдруг трещину, они понемногу сдвигались в сторону, трещина все расширялась, Ханна помогала этому процессу осторожно, затаив дыхание, и вот наконец она родилась, выросла, раскрылась — эта новая, важная мысль.

— Но ведь все так просто! — воскликнула Ханна. — Я давно об этом говорю.

Она вдруг поняла, почему в определенные минуты хотелось погладить его по густым черным вихрам.

— Завтра же пойдем к портному, — предложила она. — Я одолжу тебе на время мой толстый свитер. Это замечательная мысль. Просто великолепная. Дай мне твои карточки на одежду, и я достану тебе сорочку. А галстук сошью сама, глаза от изумления вытаращишь.

Вот так и получилось, что Хаупт превратился в штатского, во владельца костюма кофейно-коричневого цвета, который привел в полный восторг не только всю учительскую и учеников, но заставлял даже Ханну, когда они были на улице, время от времени искоса поглядывать на него. Она находила, что Хаупт хорошо выглядит в костюме. И этот костюм был на Хаупте, когда однажды они встретились с Кранцем.

— Вон идет твой Кранц, — весело сказал Хаупт.

Ханна непроизвольно взяла его за руку.