Герд Фукс - Час ноль

— Уж если им предстоит согласиться с доводами разума, — говорил он в таких случаях, — то и подходить к ним надо с точки зрения разума.

Его особенно любили люди «с горы», не потому только, что он защищал учителей перед родителями, но и потому, что не боялся защищать детей перед учителями. В таких случаях ему неведомо было ложное чувство солидарности и кое-кому из коллег он мягко, но неумолимо задавал головомойку.

Все, что касалось детей и преподавания, давалось ему на первый взгляд необычайно легко, и только Шарлотта знала, что случались вечера, когда он вдруг разрывал конспект завтрашнего урока и начинал все заново: одно то, как он утром глотал свой кофе и брался за портфель, говорило ей о его настроении.

Но что же было в этом такого ужасного? — нередко спрашивала она себя. Почему это внушало ей такой ужас?

Для берлинцев она была слишком толстой, неловкой и медлительной. А свекровь, напротив, находила ее расторопной и шустрой. Теперь к ней снова вернулись прежние недостатки. Ее одолевала порой мучительная неловкость и растерянность, случалось, что, вернувшись домой с покупками, она, разгружая сумку, обнаруживала, что купила не то, и ей приходилось либо снова отправляться в магазин, либо готовить что-то другое. А Эразмус Хаупт смеялся. Ему это казалось забавным, скорее даже милым, ничего дурного в этом он не находил. Он помогал ей, составлял вместе с него списки покупок, рассуждал вместе с ней о хозяйстве.

Чего он хотел? Только чтобы люди относились друг к другу по законам разума. Ну кто мог бы устоять перед ним, думала временами Шарлотта.

Вернувшись как-то к обеду из школы, Эразмус Хаупт нашел квартиру пустой. Вечером пришла телеграмма.

« Все в порядке. Позвони. Бетти ».

— Дай ей немного прийти в себя, — сказала Бетти, когда он позвонил ей в Баден-Баден. — Вернер чувствует себя прекрасно, Шарлотта тоже сумеет взять себя в руки, в этом я не сомневаюсь.

Через две недели она привезла обоих назад. Тут-то Эразмус Хаупт и решил строить дом.

Не то чтобы Шарлотта была против. Но ее тревожило, когда он говорил, что строит дом для нее одной. Споры с архитектором были бесконечными. Свыше двух лет дом был почти единственной темой их разговоров. Почему эту дверь следует навесить так, чтобы в комнате возникло определенное пространственное ощущение, какого размера должны быть окна, чтобы свет правильно распределялся, — Эразмус Хаупт создавал свой собственный мир. Он не замечал, что Шарлотта давно уже не принимала участия в этих дискуссиях.

Разумеется, стоимость строительства намного превышала его финансовые возможности. И если бы не подключились Бетти и бабуля Лотхен, Хаупта неизбежно ждал бы крах. А когда они въезжали в новый дом, пришлось пригласить Бетти. Шарлотта вдруг не захотела переселяться.

Она заказала для себя рояль. Ей было безразлично, кто его оплатит, и, действительно, Бетти помогла и на этот раз. Шарлотта не касалась клавиш уже несколько лет, и теперь ей пришлось все начинать сначала. Но она занималась ожесточенно, неумолимо работала над собой, упражнялась каждый день по четыре-пять часов.

Бетти понимала, почему Шарлотта удрала тогда и почему она не хотела переселяться в новый дом. Но сказала Шарлотте:

— Другого такого мужа тебе не найти. И ведь ты его любишь.

Эта была правда. Иногда вечерами они сидели, крепко обнявшись, словно хотели защитить друг друга от остального мира. Он терпел ее растущую с годами неряшливость. Если она убирала в доме, то словно повинуясь порыву, словно пытаясь компенсировать свое равнодушие к этому жилищу. Эразмус Хаупт смеялся, а потом нанял фрау Байсер. Если согласиться с тем, что в нем действительно временами бывало что-то пугающее, так в этом была и своя положительная сторона, и это не так уж и плохо. Бывало, он пугал тех, кого следовало: местного группенляйтера, Вайдена, даже Мундт временами чувствовал себя не очень уверенно.

— Чем еще можно бороться с ними, если не разумом и ясностью, — говорил Эразмус Хаупт.

Он без конца подновлял что-то в доме. Ему уже повсюду чудился упадок. Счета от мастеров были громадны. Иной раз Шарлотта отказывала мастерам, ему же говорила, что ремонт был сделан утром, пока он был в школе. Кое-кто из мастеров не присылал ему счета за те пустяки, из-за которых он их приглашал. Эразмуса Хаупта любили. Тем не менее он перестал ходить по главной улице, предпочитал окольные пути. С другой стороны, он не пропускал ни одного политического собрания и не видел никакого противоречия в том, что при этом внушал Шарлотте, как несовременны нацисты со своей тягой к иррациональному, как старомодны и как безобидны.